В тот же день главнокомандующий ордерами предупредил своих подчиненных об объявлении Турцией войны и потребовал усилить бдительность и сообщать обо всех движениях турок. 20 августа Потемкин писал Суворову:

«Из письма Вашего к Попову я видел, сколько Вас тяготят обстоятельства местных болезней. Мой друг сердешный, ты своей персоной больше десяти тысяч. Я так тебя почитаю и ей-ей говорю чистосердешно.

От злых же Бог избавляет. Он мне был всегда помощником. Надежда моя не ослабевает, но стечение разных хлопот теснит мою душу, и скажу Вам правду, что сердце мое столь угнетено, что одна только помощь Божия меня утешает. Что Вы только придумать можете к утешению больных, всё употребляйте. Я не жалею расходов. Вода ли дурна, приищите способ ее поправлять переваркою или уксусом. Винную порцию давайте всем. В жарких местах наружная теплота холодит желудок, то и должно его согревать спиртом.

Рекрут я на укомплектование приказал отправить, кои прежде месяца не будут.

Как много в Херсоне иностранных, то скрывайте от них число больных, показывая, что много выздоровело. Я дал ордер отпустить всё, что нужно, на поправление казарм. А за всем еще скажу Вам, что мне крайне нужно узнать, что слышно в Очакове. О сем проведать можно чрез обыкновенного посыльного из Кинбурна, которому объявите, что я приказал ему сверх его жалованья производить на расходы еще 2000 рублев…»

Не успел курьер с этим письмом прискакать в Херсон, как прозвучали первые выстрелы: турецкие корабли внезапно напали на стоявшие под Очаковом фрегат «Скорый» и бот «Битюг». Русские моряки успешно отразили нападение и ушли к Глубокой пристани.

Суворов сразу же начал усиливать войска на самом угрожаемом направлении. 22 августа он пишет Потемкину из Херсона:

«Увенчай Господь Бог успехами высокие Ваши намерения, как ныне славою "Скорого" и "Битюга", и соблюди Ваше дражайшее здоровье. За милостивое письмо Вашей Светлости тут вся моя благодарность. Повеления в нем исполню. Старику Реку (начальнику войск в Кинбурне. — В.Л.)я отправляю его бывший полк налегке. Пехоты у него для полевого действия было только сот 5—6. Херсонский пехотный полк выступил для формирования, здесь за расходами — пехоты 1000. Смоленский драгунский на средине пункта отсюда к Глубокой… Глубокая ограждена. Адмирал (Мордвинов. — В. Л.) трудится, я туда сегодня съезжу, к Бугу ж недосуг.

Вчера поутру я был на броде Кинбурнской косы, на пушечный выстрел. Варвары были в глубокомыслии и спокойны. Против полден обратился сюда…

Накануне разрыва Очаковский паша нашего из Кинбурна присланного принимал ласково, сказывал, что наш посланник арестован и замкнут в титле Стамбульского кабальника. В ночь запорожцев ушло к Кинбурну человек 25, сказывая, что их принуждают готовить оружие, что ударят на наш фрегат и бот и потом на Кинбурн…»

Машина войны набирала обороты. Суворов поскакал в Кинбурн, чтобы еще раз лично осмотреть места предстоящих боев. Как и Потемкин, он был убежден, что именно эта маленькая крепость станет первой целью атаки турок, затем последует наступление на Глубокую пристань и Херсон. Это подтвердили перебежчики-запорожцы. После ликвидации Сечи в 1775 году часть из них ушла за границу и поселилась на турецком берегу лимана. Они не хотели воевать под знаменами своих давних врагов и стали переходить на русскую сторону. Вскоре по приказанию Потемкина Суворов начал формировать из запорожцев, оставшихся верными России, и из перебежчиков отряд (кош) «верных казаков», который впоследствии с отличием сражался на протяжении всей войны и в награду получил земли на Кубани, положив начало славному Кубанскому казачьему войску.

Биографы генералиссимуса справедливо подчеркивают энергию, неутомимость и бодрость духа Суворова, но искажают до неузнаваемости образ Потемкина, обвиняя его в нерешительности, хандре, чуть ли не в панике.

Война шла на огромном пространстве — от Северного Кавказа до Днепра и Буга. Главнокомандующий ни на секунду не выпускал из рук нити управления войсками и флотом. Замечателен его приказ севастопольскому флоту: «Атаковать неприятеля и во что бы то ни стало сразиться. Естьли б случилось и погибнуть, то чтобы сие вдвое было туркам чувствительнее». Князь был уверен, что искусство и храбрость русских моряков лишат противника свободы действий в Причерноморье.

Границы по Бугу и Днепру были надежно прикрыты войсками; силы, дислоцированные в Крыму, собраны в кулак и готовы встретить десанты. Кубанский и Кавказский корпуса получили задание действовать наступательно. В Петербург полетели требования о новом наборе рекрутов. Войска Румянцева выступили из мест дислокаций и выдвинулись на правобережье Днепра, прикрывая правый фланг армии Потемкина. Но главная забота — Херсон, Глубокая, Кинбурн. Именно здесь действовал Суворов, именно его и только его Потемкин в своих письмах называл «другом сердешным». 1 сентября он наставлял своего любимца:

«Показания вышедшего из Очакова частию, может быть, и справедливы. Частию же похожи и на хвастовство, турецкому народу свойственное. Ты, мой друг сердешный, преодолеешь своим усердием их замашки. Нельзя ли как-нибудь удостовериться о истине нового флота — вправду ли он прибыл.

Я бы советовал Вам Мариупольский полк придвинуть ближе к Кинбурну, поставя ево там, где лутче вода и корм. Тоже Санкт-Петербургский, когда прибудет. Павлоградский же оставьте у мосту. Казакам подтвердите бдение иметь неоплошно. Боже дай Вам здоровье и помощь».

Отметим, что Мариупольский и Павлоградский легкоконные полки вскоре внесут победный перелом в Кинбурнское сражение.

Тринадцатого сентября Суворов донес о начале бомбардировки крепости со стороны моря. Перебежчики-греки из Очакова принесли важные сведения: крупные силы турецкого флота идут к Очакову из Варны; как только они прибудут, десант попытается взять Кинбурн.

Сам Суворов уже там. 14 сентября он докладывает о результатах жестокой бомбардировки крепости (убито пять рядовых) и ответной стрельбы (точным попаданием взорван линейный корабль, поврежден фрегат). В ночь с 13 на 14 сентября противник попытался высадить пробный десант, но был отбит. Бомбардировка крепости с моря продолжается.

В вихре дел Потемкин даже забывает вовремя отправить донесения императрице, которая выговаривает ему: «Третья неделя, как я от Вас не имею ни единой строки, почему нахожусь в великом душевном беспокойстве сколько по делам, так и о Вашем здоровье».

Наконец 23 сентября курьер привозит новости с театра войны:

«Прежде всего начну, что Кинбурн неприятель жестоко притесняет, направя все свои бомбарды, и 4 сутки безпрестанно канордирует и бомбардирует как днем, так и ночью. Вред он причинил еще небольшой. Убито у нас 4, а ранено 10.

Бог вливает бодрость в наших солдат. Они не унывают… Командует тем отрядом Генерал-майор Рек, курляндец, храбрый и разумный, по-русски разумеет, как русский, и сие много значит для людей. Комендант тамо Тунцельман — человек испытанный.

Над всеми ими в Херсоне и тут Александр Васильевич Суворов. Надлежит сказать правду: вот человек, который служит потом и кровью. Я обрадуюсь случаю, где Бог подаст мне его рекомендовать. Каховский в Крыму — полезет на пушку с равною холодностию, как на диван, но нет в нем того активитета, как в первом. Не думайте, матушка, что Кинбурн крепость. Тут тесный и скверный замок с ретраншементом весьма легким, то и подумайте, каково трудно держаться тамо. Тем паче, что сто с лишним верст удален от Херсона. Флот Севастопольский пошел к Варне. Помоги ему Бог».