На следующий день я посетил врача. Он сказал, что мне надо лечь в центр Hazelden.

— У них там есть большое озеро, — сказал доктор, и я сообразил, что это Миннесота, то есть достаточно близко к Канаде. По крайней мере, я буду чувствовать себя так, что в дерьмовую погоду сижу дома.

Но испугался я не на шутку. Это было реально, это происходило со мной сейчас. Я ехал в центр реабилитации. Мне было двадцать шесть лет.

* * *

Итак, я отправился пить таблетки в центр Hazelden, ничего о нем не зная.

План состоял в том, что перед поездкой в Миннесоту я пройду быструю детоксикацию. Во время этой процедуры вас отключают от жизни на два-три дня и накачивают антагонистами опиатов. К концу этого периода вы должны стать трезвым. (Кстати, теперь я знаю, что этот метод не работает, хотя его все еще используют для лечения.)

Я сделал экспресс-детокс, а затем отправился в Hazelden. Приехав туда, я почувствовал себя мертвым. Единственное, что они говорят об опиоидных детоксикациях, — так это то, что они не могут вас убить. Но они могут заставить вас пожелать стать мертвыми. (Детоксикация, которая может вас убить, — это алкоголь плюс бензо, то есть бензодиазепин.) Я лежал в своей палате в центре Hazelden, и мне было невероятно плохо — я был как побитая собака. От ужаса я хрипел, у меня дергались руки и ноги. Я постоянно умолял врачей облегчить мои страдания, но мне в ответ говорили: «Вы уже избавились от токсинов, теперь просто расслабьтесь».

Но, по моим ощущениям, я не проходил никакого курса детоксикации — я просто перешел с пятидесяти пяти доз викодина в день к нулю доз викодина в день. По сути, я перешел в то состояние, которое называют «решительный отказ» или «завязка», — это дикая ломка из-за полного прекращения приема наркотиков. Я стал тем, кого называют, «обнимателем стен»: для того чтобы сделать всего несколько шагов, мне приходилось хвататься за ближайшую стену.

Теперь я знаю, что если бы я не прошел быструю детоксикацию, то мне бы дали что-нибудь, чтобы облегчить агонию, но они думали, что я прошел детоксикацию, и поэтому оставили меня в покое. Мне кажется, переход от пятидесяти пяти к нулю показывает, что я, по крайней мере, чертовски сильный человек. Но, по моим ощущениям, я находился в образцовом, чистейшем аду.

Примерно через десять дней моего пребывания в центре я оказался на групповом сеансе, и тут выяснилось, что мои перспективы оказываются несколько туманными. Мне приходилось повторять «я в порядке, я в полном порядке», но на самом деле я не был в порядке. Мое детское убеждение в том, что я никогда не смогу быть плохим мальчиком, оказалось настолько сильным, что, думаю, даже во время жуткого эпилептического припадка я бы следил за тем, чтобы не раскачивать лодку.

Когда я очнулся от припадка, то снова оказался в своей палате, но теперь вокруг меня собрался весь персонал. Чувствовалось, что люди были в ужасе. Не зная, что произошло, и явно находясь еще в глубоком замешательстве, я сказал: «Боже мой, я не могу в это поверить: чтобы увидеть меня, вы, ребята, приехали в Калифорнию! Это так мило!»

— Да ты не в Калифорнии, — сказал кто-то, — ты в Миннесоте. И у тебя был сильнейший эпилептический припадок.

Я остался в этом центре еще на две недели, и к концу срока почувствовал, что управляю этим местом, что я стал королем этого центра. А удалось мне это просто потому, что я вел себя, как герой Майкла Китона в фильме «В трезвом уме и твердой памяти».

Я еще был достаточно молод для того, чтобы заметно прибавить в весе, поиграть в теннис и перестать принимать таблетки. Но в душе я знал, что скоро снова напьюсь. Как только я почувствовал себя лучше, то сразу возвратился в Калифорнию. Я не вернулся к нормальной жизни, но чувствовал себя хорошо. Но, как я уже говорил, я ничего не узнал о том, что со мной не так. Я ничего не знал об Обществе анонимных алкоголиков или о том, как жить трезвой жизнью, — все, что я сделал, это отказался от викодина. Для тех из вас, кто смотрит «Друзей», скажу: по-моему, лучше всего я выглядел в начале четвертого сезона. Все еще недостаточно хорошо с точки зрения Дженнифер Энистон, но все-таки чертовски хорошо.

Вернувшись в Калифорнию, я продержался шестьдесят восемь дней, а затем снова выпил спиртное. Моя теория заключалась в том, что пьянство — это не то, что меня чуть не убило. Меня чуть не убили опиаты; водка всегда только затыкала дыры, а так как дыры по-прежнему оставались на своих местах, то их надо было чем-то заполнять.

И я напивался каждый вечер вплоть до 2001 года.

* * *

Пребывание в центре Hazelden пришлось, наверное, на лучший год в моей жизни, год, о котором можно было только мечтать. Радости славы еще не совсем улетучились, хотя если бы я тогда умер, то на моем надгробии было бы написано:

«Здесь покоится

МЭТТЬЮ ПЕРРИ — ОН РАССТАЛСЯ С ДЖУЛИЕЙ РОБЕРТС»

или

«НУ РАЗВЕ МОЖНО БЫТЬ БОЛЕЕ ГЛУПЫМ И МЕРТВЫМ?».

В 1999 году я сильно влюбился в женщину, вместе с которой работал над фильмом. Видите? Я начал влюбляться в знаменитых женщин, как моя мать в Канаде — в знаменитых мужчин. Но рано или поздно все стены рушились, и я оставался наедине с самим собой… А мать в таких ситуациях находила себе новый предмет любви.

В принципе, я мог заполучить большинство женщин, которых хотел, но эта история по-прежнему причиняет мне боль.

Конечно, она всего лишь показывает, что исключение подтверждает правило: если я смог заполучить, то должен бросить ее еще до того, как она бросит меня. Почему? Потому что мне всегда мало и потому что меня вот-вот разоблачат. Но когда кто-то, кого я хочу, не выбирает меня, то это только доказывает, что мне ее мало или что меня разоблачили. Если выпадает орел, то, значит, они выиграли, если решка — значит, я проиграл… В любом случае и по сей день, когда кто-то упоминает ее имя, у меня сжимается сердце. Реализовался тот страх, что двигал мной каждую минуту бодрствования. Она даже упомянула о том, что проблема в моем пьянстве — том самом, благодаря которому