В тот вечер, когда я принялся расспрашивать его о Тагаре и его отце, я, конечно, нарушил это его неписаное правило. Но, как ни странно, это не сильно испортило наш разговор, который происходил, кстати, по сложившейся у нас за пару недель традиции по дороге от кофейни «Мокко», по периметру Убежища, до моего или его жилища. Обычно мы делали два или три круга по этому маршруту, прежде чем окончательно разойтись по домам. В этот раз задержались немного дольше.

Перед тем как расстаться, Крикмор сделал нечто для него необычное. Он взял меня за застежку куртки – так, как обычно берут собеседника за пуговицу, желая привлечь его внимание.

– Я лишь немного знал Грегори, – произнес он тихо, словно не желая, чтобы нас услышали. – И практически совсем не знал его сына. И мне нечего рассказать про них такого, что помогло бы тебе. Но… Но пару слов сказать все-таки хочу. Понимаешь ли… Грег занимался особой работой. Ходил, если так можно выразиться, по лезвию… А в такие вещи мы стараемся нос не совать. Я вижу, у тебя, парень, свой интерес в этом деле. Ты человек здесь новый. Я не хочу для тебя неприятностей… Если это просто блажь, то брось ее и забудь. Если это серьезно, то… То десять раз подумай, прежде чем с этим делом подъезжать к таким вот старым болтунам вроде меня. Среди нас много опасного народа.

Я не стал уточнять, кого он имеет в виду. Может быть, напрасно. Но думаю, что в такие подробности Ходоки посторонних не посвящали никогда.

* * *

Тереке – второй из моих Ходоков – был не то чтобы прямой противоположностью Крикмору, но порядком отличался от него и внешностью, и темпераментом. В целом он гораздо больше располагал к себе. Он не был вызывающе щепетилен и строг к себе и окружающим, но был не менее осторожен, чем его педантичный собрат по странствиям в Иных Мирах.

С ним мы встречались – с подачи всеведущего Мюнца– в единственной в Убежище табачной лавке. Курение здесь было привычкой немногих. Я завязал наше знакомство, угостив его табаком какого-то особого класса, который – каюсь – приворовал из запасов Учителя. Сам Учитель тоже прикладывался к трубке, но только в период напряженных размышлений После того как Теренс пополнял свой запас курева, мы с ним доходили до небольшой рощицы здешних странноватых деревцов – почти в черте Убежища – и посвящали немногим более часа разговорам о разном.

Мой рассказ о том, как я свел знакомство с Тагарой, он выслушал вполне доброжелательно. Естественно, я не стал говорить ему лишнего. Лишним мне представлялась роль фиала в нашем знакомстве и история о встрече с Отраженными на лесной дороге. Теренс не задавал лишних вопросов и только заметил, что он знает просто уйму Ходоков, но практически никто из них не имел детей. А если и имел, то держал их подальше от Убежища и особенно от такой штуки, как Врата.

– Грегори – тип уникальный, – заметил он, раскуривая трубку. – Исключение. Таких на нашего брата, Ходока, один на миллион. Только вот не знаю, за все время в этих местах удалось бы наскрести таких миллион-то?

Я заключил из этих его слов, что об этих двоих – Тагаре и его отце – Теренс осведомлен получше, чем щепетильный Крикмор. Но форсировать разговор в этом направлении повременил. У Теренса была такая привычка– к концу разговора неожиданно возвращаться к какой-то теме, проскользнувшей в самом его начале и оставшейся вроде незамеченной. А вернувшись, выдать по этой теме нечто, как говорится, нетривиальное. Так вышло и в этот раз.

– Знаешь, – рассеянно бросил он, когда мы уже направились к близким зданиям Убежища. – Я вижу, тот паренек… Как его… Ну сын Грегори. Он тебе зачем-то нужен. А может быть, тебе нужен сам Грегори… Ладно, не буду совать нос не в свое дело. В общем, я постараюсь для тебя вычислить, ну не их самих, а кого-нибудь из тех, через кого они держат связь. Это будет полегче. Тогда, может, ты сможешь и свою весточку кому надо передать. Только…

Он пригладил волосы – а были они весьма непослушны расческе – и косо посмотрел на меня.

– Ну, что вообще на этот счет распространяться не надо, ты и без меня понимаешь. А про другое… Ну ты знаешь: ученик для Учителя – душа нараспашку и секретов между ними быть не должно. И это очень правильно! Но…

Он снова отвлекся, на этот раз чтобы выбить свою трубку об случившийся на пути ствол чахлого деревца.

– Если мэтр Герн не будет задавать тебе вопросов насчет вот этих наших дел, то и не надо его по этому поводу тревожить. А уж если спросит, то, конечно, будь добр говорить все как на духу. Уж не подумай, что я к чему-то плохому тебя склоняю… Просто, понимаешь, никогда не стоит людей лишний раз поминать, как говорится, всуе…

У меня от этого разговора осталось смутное впечатление, что из-за какого-то своего каприза, родившегося из ощущения, охватившего меня после вздорного сна, я пристаю к людям, занятым серьезными и опасными делами, с какими-то глупыми просьбами.

И еще одно чувство не покидало меня: что я со своими бестолковыми расспросами и метаниями между людьми, причастными к здешним тайнам, просто подталкиваю кого-то поставить для меня капкан или раскинуть ловчую сеть пошире.

* * *

Успехами в освоении магического ремесла я похвастать не мог. Это, правда, не повергало мэтра Герна в отчаяние, но явно и не прибавляло ему хорошего настроения. Одиночная вспышка моих, от меня же скрытых, способностей тогда, во время сражения с тварью, оставалась единственным и упорно не воспроизводящимся доказательством того, что подобные способности у меня вообще присутствуют.

Мне кажется, что Учитель попроще, чем Герн, сосредоточил бы на том – весьма драматическом – эпизоде все свое внимание и без конца разбирал бы каждую его деталь по косточкам. Чем скорее всего довел бы таки меня до умопомешательства или чего-нибудь в этом роде. Но Герн словно бы и забыл про эту историю.

Он, видимо, недели за две упорной работы со мной пришел к выводу, что лобовой атакой: наращиванием времени тренировок, гипнозом, медитацией и всем тем, что мне приходилось принимать внутрь, вдыхать и пробовать на вкус, к магическим способностям моим прорываться не стоит. Все больше времени он стал уделять обсуждениям со мной всяческих текстов, которые предлагались мне для общего развития, и беседам на темы несколько отвлеченные.

Тут-то я и подкинул ему давно тлевший во мне вопрос о рунах. Теперь я уже знал, что они называются «руны Темных». Я, слава богу, нашел достаточно много всяческих рисунков и довольно длинных надписей, в которых встречались знаки, очень похожие на те, что были выцарапаны на тщательно хранимой мною монете-послании и которые воспроизводили послание, кровью намалеванное над смятой постелью Ромки. Я так до конца и не понимал, что удерживало меня от того, чтобы показать эту монету мэтру.

– Знаешь, Учитель, – осторожно начал я в один из выпавших нам ненастных вечеров у камина в его жилище. – Мне очень хочется узнать, что же там было написано… В моем доме. Кровью. Чего от меня хотели те, кто увел брата… Жаль, что те двое, что были со мной, не смогли этого прочитать. И совсем не запомнили… – добавил я, слегка напрягшись, чтобы подавить такую услужливую нотку лицемерия в своем голосе.