– Люди должны ходить по ночам по городу безбоязненно. Срок – три месяца.

Блатная Москва вздрогнула. Два раза в месяц начали проводиться общегородские операции, по-простому – облавы.

В московских ресторанах появлялись вежливые молодые люди, проверяли документы и всех подозрительных отправляли на Петровку, задерживали скупщиков краденого, громили воровские малины.

Были ликвидированы самые крупные и опасные банды: Пашки Америки, Довганя, Харитонова и Масленникова.

Высылка на сто первый километр считалась подарком судьбы. Дела лепились стремительно, и суд выписывал уголовникам путевки в солнечную лесотундру.

Надо сказать, что Никита Сергеевич выполнил обещание, данное рабочим-деповцам: уличные разбои в Москве прекратились. Да и квартирные кражи тоже пошли на убыль.

По городу можно было безбоязненно ходить в любое время.

И вдруг амнистия.

Амнистию эту называют бериевской. Многие пишут о том, что лубянский маршал преследовал две цели: популярность в народе и дестабилизацию обстановки в стране.

Указ об амнистии всегда санкционирует руководитель страны. А 27 марта 1953 года первым человеком в партии и правительстве был Георгий Максимилианович Маленков, так что амнистию вполне можно было бы называть маленковской.

Безусловно, аппарат Маленкова, скоропалительно готовивший такое опасное мероприятие, не мог не просчитать последствия этой безумной акции.

Многотысячная армия уголовников, вырвавшись на волю, займется любимым и привычным делом – грабежами и убийствами. Тем более что каждая кардинальная перемена власти в нашей стране в первую очередь отражалась на государственных институтах, призванных обеспечивать правопорядок.

Как известно, в 1917 году бывший присяжный поверенный Александр Керенский, разгромив систему уголовного сыска и политохраны, объявил всеобщую амнистию.

Долгие годы Россия содрогалась от уголовного террора.

В 1953 году Берия начал реформу правоохранительных органов и спецслужб как раз во время самой крупной амнистии уголовников за все время советской власти.

Пришедшие к власти люди, называвшие себя демократами, во главе с Ельциным тоже несколько раз объявляли амнистии, правда, далеко не такие широкомасштабные, но, разгромив уголовный розыск и госбезопасность, оставили людей один на один с бандитами и, что еще более страшно, – с террористами.

Но вернемся в 1953 год. Так ли нужна была такая масштабная амнистия? Ну, помиловали бы бытовиков, несчастных колхозников, обвиненных в краже колосков с общественных полей, первосрочников, и хватит. Но нет, на свободу вышли миллион с лишним зэков, из которых половина была матерыми уголовниками.

Объединив все правоохранительные структуры под одной крышей – МВД, Берия вполне мог воспользоваться тяжелой криминогенной ситуацией, чтобы уничтожить не только уголовников, но и своих политических противников.

Хотя эта версия кажется неубедительной. Ведь Берия, если бы захотел, мог арестовать весь Президиум ЦК на даче Сталина, когда соратники съехались делить власть у еще не остывшего тела вождя.

Тем более что он прибыл на Ближнюю дачу со своей командой – братьями Кобуловыми, Гоглидзе, Деканозовым, Мешеком, а кроме того, у него был полковник Саркисов с охраной. Тогда он мог арестовать кого угодно и слепить дело об убийстве «отца народов», утром объявить об этом по радио – и оболваненный народ скушал бы и это.

Остается предположить, что готовили амнистию тупые чиновники, которые не сочли нужным даже посоветоваться с профессионалами из милиции и прокуратуры.

С какой целью провели эту амнистию, для меня остается загадкой до сих пор. Последствия ее Москва ощутила на себе уже в конце апреля 1953 года.

* * *

На садовой скамейке, неведомо как попавшей в дежурную часть отделения милиции в Сергиевском переулке на Сретенке, сидели три одинаково одетых, вернее, раздетых человека. На каждом были майка, трусы и носки.

Через час милиционеры привели еще четверых в таком же «прикиде».

История у всех была одинаковой. Шли по Сретенке, подошли трое, приставили нож, завели в подъезд и раздели. Время было обеденное, два часа пополудни, так что раздевали при ясном солнце, в дневное время. Такого в Москве еще не было. Людей раздевали средь бела дня. О том, что творилось на улицах Москвы ночью, лучше не вспоминать.

Но в городе была одна организация, готовая к любым неожиданностям, – МУР.

И зашустрили по Сретенке хорошо одетые, явно денежные мужчины. Шустрили, шустрили – никто их раздевать не захотел.

А тут в отделение на Сретенке позвонил начальник «полтинника», знаменитого 50-го отделения милиции, которое располагалось на Пушкинской улице, Иван Бугримов и сообщил, что у него в дежурке сидят в трусах четыре актера МХАТа, которых раздели в Столешниковом.

Оперативники со Сретенки быстро перебрались в Столешников.

Самый шикарный костюм из синей жатки был у опера Володи Корнеева, на него и клюнули у дома номер 6 рядом с аркой.

Подошли трое, показали нож, завели под арку.

– Раздевайся.

– А может, не надо? – тянул время Корнеев.

– Надо, фраер, ох как надо, а то печень вырежем.

Володя снял пиджак, пистолет был сзади за ремнем. Он протянул пиджак главарю.

– Бери.

Тот опустил нож и взял пиджак.

Корнеев выдернул ТТ.

– Руки в гору!

Один из грабителей дернулся, и Корнеев всадил ему пулю в бедро. В подворотню ворвались опера и скрутили налетчиков. Каково же было удивление сыщиков, когда они выяснили, что все четверо урок постоянно прописаны в Москве, более того, все до одного учатся в престижных институтах и родители у них весьма уважаемые люди.

Подбила их на дело девица, старшая приемщица пушкинского ломбарда.

Молодые разбойники, наслушавшись страшных историй об амнистированных урках, решили немного подзаработать: днем они раздевали напуганных сограждан, костюмы сдавали в ломбард, где приемщица оценивала их по высшему пределу, а вечером замечательно гуляли в ресторане «Аврора».

Залетные урки работали также нагло. Они сидели в подъезде и ждали, когда кто-нибудь из жильцов выйдет из дому. Как только открывалась дверь, они брали человека «на плечо» и вместе с ним врывались в квартиру.

Переодевались, забирали деньги и ценности, вязали потерпевших бельевыми веревками и уходили.

В Большом Кондратьевском ограбили знаменитую на всю Тишинку приблатненную буфетчицу из пивной Катьку Патефон.

Трое зашли днем, закрыли двери, приставили ножи, забрали выручку, разгрузили Катьку на кольца и серьги, выпили на дорожку и ушли, прихватив с собой водку и папиросы.

А в Леонтьевском переулке, тогда еще именовавшемся улицей Станиславского, украли пиджак у министра пищевой промышленности Зотова.