– Если тебе есть что рассказать, я готова послушать!

Я сбросила кроссовки, тоже залезла на кровать, уселась перед мамулей, скрестив ноги, и сказала:

– Та черная страхолюдина, которая разрушила наш сортирный саркофаг, забыла на крыльце свою обувь. Я взяла один башмак и побежала ее догонять. Думала, встречу кого-нибудь босоногого, для контроля заставлю примерить туфлю и, если размерчик подойдет, буду считать, что нашла вторженца. Ничего не вышло, страхолюдина от меня ускользнула. Прямо как в шахматах – черные начинают и выигрывают!

– Ты не нашла никого босоногого? – предположила мамуля.

– Как раз наоборот, целую толпу голопятых! Все самым подозрительным образом купались в пруду. Бабка-сторожиха сказала, что это ивановцы.

– Из Иванова приехали? – удивилась мамуля. – Неужто местный пруд такая достопримечательность? Или он славен какими-нибудь чудодейственными водами?

– Он славен только сазанами, и то лишь в ближних пределах, – ответила я. – Эти ивановцы не жители города Иваново, а сторонники учения Иванова. Говорят, в высшей степени мирный народ. Хотят всего-навсего мира во всем мире, счастья для всех и здоровья для себя лично. Едят простую пищу, принимают водные процедуры на открытом воздухе, ходят босиком и здороваются со всеми встречными-поперечными.

– А в карты не играют? – сморщив лоб, спросила мамуля.

– Не знаю, – удивилась неожиданному вопросу я. – А при чем тут карты?

– Я подумала, может быть, они играли в карты на купанье в сортире? Наше босоногое чудище проигралось и вынуждено было принять грязевую ванну, – объяснила мамуля. – Ты же знаешь, карточный долг – дело святое!

– Да-да, я помню, как ты в марте месяце нагишом купалась в городском фонтане! – ехидно припомнила я.

– Проигралась в покер, – кивнула мамуля, улыбнувшись своим давним воспоминаниям. – Только как ты можешь это помнить? Тебе тогда года три было, не больше!

– Да я помню себя с двух лет! Ведь мне было два, когда я упала с высокого стульчика и рассекла подбородок? Век не забуду! – я содрогнулась, показывая, как свежи мои воспоминания двадцатисемилетней давности.

– Не будем углубляться в историю, – сказала мамуля. – Вернемся к черному человеку, он же босоногая страхолюдина и купальщик в дерьме. Как ты думаешь, зачем он приходил? Чего ему было нужно?

– Я думаю, ему были нужны доллары.

Мамуля непроизвольно схватилась за карман.

– Да-да, эти самые две тысячи баксов, – подтвердила я. – Думаю, чем скорее мы вернем их хозяину, тем лучше будет для всех.

– Но мы же не знаем, кто их хозяин! – напомнила она. – И не можем просто вернуть деньги в автомобильный тайник, потому что не можем вернуть сам автомобиль!

– Вы что, уже все знаете? – с порога спросил Зяма.

Он был так мрачен, что тоже мог называться черным человеком.

Мы с мамулей подпрыгнули сидя.

– О чем? – слабым голосом спросила мамуля.

– Об автомобиле?

Я догадалась, что Зяма услышал последние слова нашего разговора, но мне было непонятно, о чем говорит он сам.

– Только что мне звонил папа. – Братец прошел к кровати и бухнулся на свободную площадь. – У меня для вас две новости, одна плохая, а другая еще хуже.

– Давай сначала просто плохую, – поежившись, попросила мамуля.

– Я вынужден вас покинуть, и вы останетесь тут без транспорта, связи и запасов еды.

– Это мы как-нибудь переживем, – решила я. – А что еще хуже?

Зяма издал долгий стон и в сердцах врезал кулаком по пуховой подушке:

– У нас украли машину!

– Какую машину? – переспросила мамуля.

– Нашу единственную машину! Семейный «Форд»!

– Чем дальше в лес, тем больше дров! – как обычно, в минуту душевного волнения мамуля заговорила крылатыми фразами.

– И тем меньше автомобилей! – мрачно пробормотала я.

Федор Капустин легкой спортивной трусцой бежал по деревенской улице, сам себе напоминая героев незабываемого кинофильма «Джентльмены удачи». Помнится, Доцент и его товарищи также рысили по обочине дороги, вынужденно прикидываясь спортсменами из команды «Трудовые резервы». Киношные бегуны были в лучшем положении, потому что на них, помимо семейных трусов, были еще майки, носки и ботинки. Спортивную экипировку Федора составляли одни трикотажные трусы. Он бежал свой кросс босиком, с мокрой головой.

– Привет участникам соревнований! – издевательски засмеялся охранник Степа, придержав для запыхавшегося Федора тяжелые ворота банкирского дома. – Бежишь от инфаркта?

– Инфаркт получит шеф, когда я расскажу, как скверно охраняется его дом! – огрызнулся Федор, шлепая по плиточке двора прямиком к своей гибридной «Ниве-Шевроле». – А ты получишь расчет и пинок под зад! Гнать надо таких охранников, которые ночью дрыхнут, как сурки, и не видят, что у них под носом делается!

– Это ты о чем? – насупился тугодум Степа, машинально потрогав у себя под носом.

Ничего особенного и необычного там не делалось, и охранник успокоился.

– Куда едешь? Что шефу сказать? – спросил он, посторонившись от зверски зарычавшей машины.

– Скажешь, что я занимаюсь делом, – недружелюбно ответил Федор, тронув машину с места.

– С утра пораньше, без завтрака, в одних трусах – и сразу за дело! – притворно сочувственно протянул Степа, скалясь, как гиена.

Взбешенный насмешками, Капустин резко придавил педаль газа, и «Нива-Шевроле» вылетела на деревенскую улицу, как рассерженная пчела из улья.

– Довольно вести себя как идиот! – ругал он себя, крутя баранку. – Как дурачок из сказки! Федя – три медведя! Все, хватит тупой самодеятельности. Сейчас домой – мыться и одеваться, а потом прямиком в УВД. Найду знакомых ребят и приобщусь к официальному расследованию смерти горничной. Поделюсь информацией, и сам что-нибудь узнаю.

Он говорил вслух, потому что сам себя уговаривал поступить именно так, а не иначе. Шеф-банкир строго-настрого запретил ему вмешивать в расследование милицию, но Федор – бывший профессиональный сыщик – понимал, что вольное пинкертонство в чистом виде малорезультативно. Надо, надо кооперироваться с оперативниками!

Правда, рассказывать о своем позорном купании в выгребной яме он никому не собирался. Во-первых, история была оскорбительно комичная. Во-вторых, Федя даже самому себе не хотел признаваться, что на дурацкие, абсолютно нелогичные поступки его толкнул примитивный мужской интерес к красивой девице. Он дал себе слово забыть о красотке-королевне навсегда… Или хотя бы до завершения истории с ограблением начальственного банкира.

Лев Рувимович Бернар вопреки имени и фамилии, которыми его наградил папа, считал себя простым русским мужиком и был недалек от истины.