Я регулярно занимаюсь спортом, в том числе кардио нагрузками. Я вообще веду здоровый образ жизни. А еще мне помогала целая цистерна адреналина, плескавшаяся во мне. Поэтому я пробежал примерно полтора километра на запад за четыре минуты. Еще пара минут ушли но то, чтобы разыскать именно тот дом, в подвале которого разместилась команда Романа.

Глава 18

Максимальная скорость бега человека — сорок четыре километра в час. Несмотря на отличное здоровье, регулярные занятия спортом и очень правильное питание, мой результат составил в лучшем случае половину от рекордного.

Четыре минуты до двора, описанного Грикором. Еще пара минут на то, чтобы опознать нужный дом и подъезд. Хотя Грикор и описал все достаточно подробно, но ориентироваться в незнакомом городе, в темноте, во дворах с одинокими фонарными столбами, скорее освещающими самих себя, чем улицу…

По дороге какие-то тени что-то мне свистели, кто-то вроде бы даже делал шаги в мою сторону. Бегущий человек всегда привлекает внимание, а если человек бежит мимо группы пьяных мужчин, интерес к нему будет особенно высок. Но все намерения алко товарищей обрывались тем, что я, не сбавляя скорости, пробегал мимо них. Они даже не подозревали, как им повезло, что они меня не остановили. Потому что нет ничего страшнее меня, когда я злюсь на себя. За четыре минуты бега я успел очень серьезно подумать. Я успел прокрутить то, как я бы голосовал, если бы все пошло по его плану. Если бы случилось невероятное, если бы я выжил в схватке с тремя «ослами» распорядителя, если бы мне пришлось, скованному по рукам и ногам, принимать участие в подобном голосовании. Скованному, потому что, если бы у меня был вариант не выбирать, а зубами вгрызться в горло противника, наплевав на возможные последствия, я рвал бы его горло. Но вот если выбор возможен только в плоскости, меня или кого-то другого…

Я слышал от многих своих знакомых, что бег позволяет привести мысли в порядок, принять решение, что-то понять. И хотя это никак не была пробежка, это вообще не имело никакого отношения к спорту, но все же и мне эти четыре минуты помогли понять очень важную вещь. Раньше я предполагал, а теперь я точно знаю, что на себя роль жертвы я бы никогда не принял. Если бы я решал, пострадала бы Наталья. Я это знал. Я знал, что даже колебаться при выборе я не стану. И за это я сердился на себя. Поэтому, алкаши-аборигены должны быть благодарны судьбе за то, что они меня не остановили.

Цокольные этажи с отдельными входами вероятно начали делать в жилых домах только после перестройки, когда спрос на коммерческую недвижимость начал расти. Тут попасть в подвал можно было только через подъезд. Такая же, как и в директорском доме, деревянная дверь, с точно такой же пружиной. Я придерживаю ее, чтобы не хлопнула, и стараюсь бесшумно зайти внутрь. Пока я выбирал нужный дом и подъезд, мое дыхание успокоилось, поэтому сейчас я дышал уже ровно и очень тихо.

Плотный сумрак, только на фоне темных стен проступают два контура светлых, не широких лестничных марша, справа наверх, слева вниз. Интересно, почему в большинстве домов красят ступеньки только по краям, оставляя центральную часть светло-бетонной? Вероятно, это делается для удобства уборки, ведь мусор скапливается по сторонам, где не ходят люди, а с глянцевой поверхности краски убрать пыль легче, чем с бетона. Тусклая лампочка где-то наверху, возможно на площадке второго этажа. Слева закуток с кривыми и какими-то грязными, даже во мраке, почтовыми ящиками. Запах супа, жареного лука и старости.

Я прислушиваюсь, прикрываю глаза. Минута ничего не решит, а вот привыкнуть к тусклому освещению стоит. Спускаюсь на один пролет вниз. Деревянная дверь, похоже оббита каким-то тряпьем или войлоком, по крайней мере свет из-за двери не виднеется. А вот негромкая речь, при приближении, стала различима. Слов разобрать не могу, но тембр, а главное интонации и отсутствие звуковых экстремумов, выкриков или ора, тоже говорят о многом. Судя по всему, я опоздал.

Толкаю дверь, вхожу в длинное помещение с бетонными стенами, по которым тянутся какие-то трубы, провода, кабели. Слева, у стены, под забранной в крупную железную решетку тусклой, вероятно сорока ваттной лампой, на двух грязно желтых деревянных поддонах, сидит команда Романа. На меня смотрит три пары глаз. Взгляд у всех троих людей какой-то тусклый, даже пришибленный. Каждый, с кем я встречаюсь глазами — опускает голову. На деревянных помостах сидят Роман, Грикор и Иван. Перед ними, на расстеленном пакете, лежат остатки порванной на куски булки хлеба и обертки колбасы. В воздухе все еще витает ее чесночный дух, споря с запахом сырой плесени. Полуторалитровая бутылка воды. Почему-то я думаю, что переданных мною Грикору денег не хватило бы на этот набор. Почему-то я думаю о том, что команда Романа перед общей встречей ограбила какого-то местного. Почему-то я думаю, что это хорошо, что они не купили алкоголь. Почему-то я думаю об этом, а не о том, что в подвале нет Ольги, антикризисного менеджера.

— Их пятеро пришло. Главное, я конечно понимаю, маячки на нас, но знаешь, все равно это очень неожиданно случилось. И главное, они молчали. Мы только хлеб поломали, руки даже помыли, спасибо, кстати, Грикор сказал, что ты ему деньги передал, мы только тут сели, я эти поддоны притащил, а тут они входят. И главное, молча. Они ничего не говорили, они молчали, это самое страшное было.

Роман говорил тихо, не глядя мне в глаза, рассеянно водя рукой по колену, иногда почесываясь и вообще, из спокойного уверенного мужика он сейчас превратился скорее в дерганного и испуганного подростка.

— А еще, понимаешь, они в масках. Только глаза и рот видно, лиц не видно. Наверное, это те же охранники, что в гольф клубе в Нахабино были. Они зашли и просто встали. Я продюсер, у меня музыкальный лейбл, я, не глядя на хронометр, длительность трека на слух с точностью до секунды скажу. Они стояли пять минут. Понимаешь, Максим, пять минут, молча, не двигаясь, просто смотрели на нас. Пять минут это очень много. За пять минут, я по себе сужу, я в начале хотел броситься на них, я готов был с ними подраться, никогда не дрался, я без охраны уже лет десять никуда не хожу, а тут я был готов их порвать. Но они просто стояли и смотрели. И я начал бояться. Да