Они переправились через речушку и проскакали деревню со сбившимися в кучу домишками под нависающей громадой небес. Какой-то мальчишка с рогаткой у пояса поднял камешек, явно замышляя безрассудный поступок, но был вовремя замечен всполошившимся отцом, тащившим на согбенной спине вязанку хвороста для домашнего очага, и награжден оплеухой. Затем всадники обогнали повозку, за которой тащился целый караван навьюченных пони. Возчик держал путь в Шрюсбери с ночлегом в Освестри. Вскоре путники уже здоровались с управляющим имением, встретившим их верхом на крупном черном коне возле самого замка. Новость об их прибытии опередила путников, так как вперед был заранее отправлен гонец, и обитатели замка вышли поздравить хозяина и его молодую супругу.

Хельвен улыбнулась и поблагодарила встречавших, по очереди вглядываясь в их глаза, светившиеся бесхитростным любопытством. Адам был молчалив и ограничился кивком головы, избегая смотреть на людей. Они въехали вверх по небольшому склону, и Хельвен все время с беспокойством поглядывала на Адама, возвращаясь мыслями к свадьбе, состоявшейся четыре дня назад в то самое утро, когда они покинули Виндзор. Снова, как и в прежних ее отношениях с Адамом, все условности и обычаи были отброшены за ненадобностью. Их обвенчали в монастыре Святой Анны-в-Поле, настоятельницей которого была Эмма, вдовствующая сводная сестра отца Хельвен, а следовательно, тетка невесты. На церемонии, на которой в роли священника был Джон, свидетелями выступили близкие родственники, а зрителями оказались тридцать монашек. По окончании поспешно устроенной и непродолжительной свадебной пирушки молодые супруги оставили гостей завершать церемонию, если такое понятие вообще было применимо в данном случае, а сами по непреклонному решению Адама отправились в путь к его поместью.

В дороге они провели четыре ночи, и брачные отношения еще даже не вступили в силу. Адам был слишком болен и измучен долгими часами, проведенными в седле, чтобы воспользоваться благами своего нового статуса. К тому же ни о каком уединении на ночевках не было и речи. Молодые спали вповалку вместе со свитой в больших залах домов, принявших их на ночлег, и главным образом старались потеплее закутаться в накидки и улечься поближе к теплу очага.

Хельвен вдруг обнаружила, что Адам сдержан и замкнут, как будто снова отступил за неприступный барьер отрочества. Он практически не разговаривал с молодой женой, даже глазами они встречались всего на короткий боязливый миг. Не будь Хельвен так озабочена физическим состоянием мужа и не сомневайся в своих наблюдениях за его действиями, она бы уже давно принялась поддразнивать его своим хорошо отточенным язычком.

Временами Адам чувствовал на себе взгляд Хельвен, но уверял себя, что стоит обернуться, как она сразу станет разглядывать развеваемую ветром гриву ее кобылы и не поднимет глаз, пока он не отвернется. Давая выход раздражению, Адам пришпорил Лайярда сильнее, чем требовалось для въезда в ворота замка, и в отместку испытал такой сильный толчок, от которого чуть не вскрикнул — нестерпимая боль огненной молнией обожгла все тело. Стиснув зубы, он перетерпел, со свистом втягивая в легкие спасительный воздух.

Его приветствовали охранники, и конюх уже мчался принять поводья Лайярда. Адам с такой силой схватился за дубовую луку седла, что резной узор впечатался в ладонь. Никто еще не сообразил помочь Хельвен слезть с седла, как та уже соскочила на землю и поспешила к мужу. Боль Адама поутихла, сменившись локальной и переносимой пульсацией. Он ощутил во рту кровь от прикушенной губы и приоткрыл глаза, чтобы увидеть рядом Хельвен.

— Я знала, что надо было еще на денек задержаться в Шрюсбери! Посмотри, кровь даже проступила на тунике!

— Успокойся, пожалуйста. — Адам оглядел многолюдный двор замка. — Или ты хочешь, чтобы мои люди подумали, что я привез сварливую мегеру?

— Адам, это вовсе не пустяки! — возразила Хельвен, чувствуя, как глаза увлажняются подступившими слезами. — До сих пор тебе очень везло. Но и сейчас ты можешь получить заражение крови или столбняк, а то и умереть, потому что пустил все на самотек! Ну как не браниться на тебя!

— Тогда уж делай это, когда мы наедине, а не при всем честном народе. Я согласен, что поступал неблагоразумно, но не хочу оповещать об этом каждого. — Он прикоснулся к щеке жены и заметил, что та слегка покраснела, а в глазах появился хорошо знакомый зеленоватый блеск, в котором он был готов утонуть хоть сейчас.

* * *

Адам поудобнее устроился в кресле с высокой спинкой, прикрыл глаза, стараясь совладать с мучившей его болью, и снова открыл глаза. Перед ним стоял Майлс, протягивая чашку с вином пополам с виски. Адам сумел изобразить искаженное подобие улыбки.

— Да мне вовсе не так плохо, как кажется. Просто тело затекло в седле.

— Как серьезны твои раны?

Адам выпил несколько глотков и почувствовал, как шотландское виски обожгло желудок, будто он проглотил горячие угли.

— Не смертельны, но побаливают. На всю жизнь останется рубец от бедра до ребер. Я столько всего натворил в Виндзоре, что досталось не только моему телу.

— Суд-поединок — это всегда огромный риск, — заметил Майлс.

— Да, разумеется, однако ты еще не знаешь и половины новостей. — Адам бросил взгляд в сторону Хельвен. Она стояла спиной к мужчинам и тихим шепотом разговаривала со своей служанкой Элсвит, распоряжаясь тем, как распаковывать дорожные сундуки.

Майлс тоже посмотрел на Хельвен.

— Поссорился с ней? — задумчиво поинтересовался старик, вспоминая подавленное настроение внучки во дворе замка.

— Похуже ссоры. — В самых общих чертах Адам изложил Майлсу суть недавних событий.

Старик поджал губы.

— Тогда понятно, почему ты так спешил уехать и не закатывать долгий пир для придворных стервятников.

— Я был сущим идиотом. — Адам опустил взгляд в чашку, которую сжимал в ладонях. — И если бы так не спешил очертя голову добиться своей цели, то не имел бы стольких неприятностей, верно?

— Возможно, — согласился Майлс, — но теперь по крайней мере ты отомстил за убийство Ральфа и заполучил ту, кого так желало твое сердце.

— Да.

Интонация Адама вынудила Майлса недоуменно приподнять брови. Помедлив, старик полез рукой в глубины своей туники.

— Я всегда предостерегал Хельвен, что глупо ходить по лесу в поисках деревьев, а теперь вижу, и ты вздумал бродить с другой стороны того же леса. И как же вы думаете встретиться? — сердито бросил Майлс, протягивая на обветренной и морщинистой от старости ладони искусно обработанный золотой предмет.

— Что это? — На миг зажмурившись от боли, Адам протянул руку и взял округлую застежку для накидки изящной саксонской работы. Застежка была выполнена в форме изогнувшегося волка, догоняющего собственный хвост, с глазами из маленьких красных сердоликов.

— Это принадлежало бабушке Хельвен, моей первой жене Кристен. Она была саксонкой, и брошь находилась в их роду с незапамятных времен. Я сам привез с севера эту штучку своей жене, прямо со смертного одра ее дедушки, после кровавой войны. Она дорожила этим предметом больше, чем любым из своих украшений, но не за красоту или изящество. Просто эта безделица для нас всегда символизировала новое начало. Я хотел подарить застежку Хельвен в день ее свадьбы, но сейчас подумал, что будет лучше, пожалуй, если она примет этот предмет в подарок от тебя, когда настанет подходящий день.