– Лучше не бывает, – кратко ответил Виктор.

– О, не смущайтесь. Мне отлично известно о его отношениях с вашей тещей.

Виктор покраснел как рак. Он тоже об этом знал, но предпочитал делать вид, что ему ничего не известно.

– Успокойтесь, милый Виктор, я не держу на нее зла и не считаю соперницей. Ведь мы обе славянки, правда, я – только по мужу. Причем не готова отказаться от нашей прекрасной родины, ведь здесь умеренный климат, и ночи теплые даже зимой. Помните мою Фьяметту? Она тоскует одна в холодной постели. Ах, Париж! Париж! Надеюсь, вы придете на спектакль в театр «Эден»[103].

– Э-э, да, разумеется… А что об этом думает князь Максимов? – спросил Виктор, стараясь, чтобы вопрос прозвучал непринужденно.

– Федор привык проводить зиму в Санкт-Петербурге. У него там дела… Мой супруг не боится ни вечной мерзлоты, ни сибирской тундры. Я же, как птичка на ветке, до которой легко дотянуться. Что поделаешь, я такая, и этого уже не изменить. Предпочитаю жить в отеле… Зачем мне мраморный дворец, если в нем я зачахну от тоски? А здесь я могу заводить новые связи с интересными мне людьми… интимные связи, – прошептала Эдокси, вставая. Она скользнула за спину Виктору и принялась тихонько массировать ему плечи. – Ваша супруга, прелестная Таша, тоже славянка. Это нас с вами сближает. Свободны ли вы завтра? Мы бы побеседовали о России, я дала бы вам урок географии…

Шляпа, которую Виктор сжимал в руках, давно превратилась в блин.

– Фифи, откровенность делает вам честь. Но, увы, я предпочитаю хранить верность жене.

– Какое ужасное слово! Я еще не встречала мужчины, который не поддался бы искушению. Мой девиз: «Не плюй в колодец…» Что ж, раз уж вы нашли ко мне дорогу, смею верить, в следующий раз не заблудитесь. Я бы показала вам комнату, где вижу сладкие сны… А пока примите от меня этот скромный подарок.

Эдокси протянула Виктору что-то, похожее на книгу, завернутое в бумагу, и он уже собирался развернуть ее, но она остановила его:

– Нет! Наберитесь терпения и откройте это, лежа в постели, когда ваша прелестная супруга будет пребывать в объятиях Морфея.

Виктор с трудом выбрался из кресла и, попрощавшись с хозяйкой, покинул номер.

Не в состоянии побороть любопытство, он остановился посреди холла отеля «Континенталь» и все-таки развернул пакет: там был альбом с фотографиями. Причем такими, что Виктор залился краской.

– Ах, моя милая мадам Баллю, с маленькими детками столько хлопот! После послеобеденного сна моя внучка проснулась вся в испарине. Айрис была в панике, но я уверена, это режутся зубки. Но, вы думаете, они меня слушают? Как бы не так! Ни сын, ни невестка! Жожо помчался к доктору Рено и оставил лавку на меня! – причитала Эфросинья.

– Не волнуйтесь, голубушка, в такой ливень к вам вряд ли кто-нибудь придет. Мне пора идти, надо перегладить кучу сорочек кузена Альфонса, – заявила мадам Баллю, которая на самом деле торопилась к себе, чтобы выпить грога.

– Что действительно необходимо вашему кузену, так это хорошая жена, – успела вставить Эфросинья, прежде чем консьержка скрылась за порогом.

«Ну что за невезение! – сокрушалась она. – Надо же, чтобы именно сегодня Виктор решил отпроситься, а Кэндзи приспичило отправиться в Гренель оценивать чью-то библиотеку! А этот новый служащий, где он? Его никогда не бывает на месте после обеда! Стоило ли нанимать такого бездельника? Все мы должны нести свой крест… – она тяжко вздохнула. – Что ж, если какой-нибудь клиент все-таки явится, мне плевать, пусть сам разбирается!»

И она открыла тетрадь, чтобы записать рецепт, продиктованный Андре Боньолем.

За покрытой инеем витриной показался силуэт. Тощий высокий мужчина с львиной гривой волос толкнул дверь и вошел в лавку. С ним случился приступ кашля, и он прикрыл рот платком. Отхаркавшись, запахнул залатанное пальто и облокотился на прилавок.

– Могу я видеть месье Легри?

– Его нет, – выдохнула испуганная Эфросинья.

– Вот незадача! Неужели я зря тащился в такую даль, да еще под проливным дождем! Я продрог до костей!

Посетитель уже собирался плюхнуться на стул рядом с печкой, но Эфросинья встала перед ним, скрестив руки на груди, словно эльзаска перед полчищем тевтонцев.

– Меня зовут Сиприен Бретеш, – представился мужчина. – Месье Легри, должно быть, упоминал обо мне, я приятель Максанса Вине, ну, или Макса Большое Ухо, если вам так больше нравится.

– Какого Макса? – переспросила мадам Пиньо.

– Большое Ухо. Я собирал его вещи и, когда открыл один журнал, который сам когда-то ему принес, нашел между страниц письмо. Вот и подумал, может, оно пригодится вашему мужу.

– Мой муж умер еще в семьдесят третьем году! Он был солдатом национальной гвардии.

– Вот как? Но тот господин, что меня расспрашивал, был из плоти и крови, это точно!

– Месье Легри – сводный брат моей невестки.

Сиприен Бретеш надул щеки, пытаясь переварить эту информацию. А потом вытащил из-за пазухи конверт.

– Я не собираюсь век тут торчать, так что рассчитываю на вас. Передайте месье Легри это письмо и скажите, что неплохо бы меня отблагодарить: в нашем заведении не больно-то хорошо кормят, скажу я вам.

– Да как вы смеете попрошайничать!

– Я не милостыню прошу, а плату за услугу! Право слово, у вас нет сердца! Есть еще кто-нибудь в этой лавчонке?

– Убирайтесь вон!

Эфросинья с грозным видом уставилась на непрошеного гостя. Сиприен Бретеш смачно сплюнул и убрался восвояси, пробурчав на прощанье:

– Что б ты сдохла, жирная медуза!

Жозеф, который привел доктора Рено, застал мать белой как мел. Она лепетала что-то одними губами.

– Мама, с тобой все в порядке? – спросил он, но не стал дожидаться ответа. Его гораздо больше волновало самочувствие маленькой Дафнэ.

– Медуза… Он назвал меня жирной медузой… Жалкий червяк! – возмутилась Эфросинья. Она вскрыла конверт и, вынув оттуда листок бумаги, прочитала:

Месье,

Вам необходимо явиться в пассаж д’Анфер, 20 и обратиться к месье Грандену, служащему нотариальной конторы, по делу о наследстве месье Донатьена Ванделя, скончавшегося 22 октября, который назначил вас наследником при выполнении некоторых условий.

Примите уверения…

– Что за галиматья? Да уж, странные знакомые у месье Легри, и странными делами он занимается. Что-то здесь нечисто! О, Иисус-Мария-Иосиф!

– Журналист? Вы из тех, кто пишет статьи, которые потом печатают в газетах? Первый раз в жизни вижу журналиста! – воскликнула служанка, в обязанности которой входило встречать посетителей в доме Амори де Шамплье-Марейя.