Это — начало большой уличной войны. Я, в общем, не прочь. Мне нравится пить пиво и сраться со всякими мудозвонами, так что мы принимаем вызов и получаем реальную кровь, сражаясь с этими консервативными «4-Н» парнями в деловых костюмах. Все они сплошь толстые и медлительные, и уделать их — с полпинка. Мы деремся под тем самым мостом, который я в мальчишеские годы называл домом. Он вызывает кучу печальных воспоминаний… Слышится единственная низкая пота виолончели… Одинокий ворон каркает, хлопая крыльями где-то над головой. Я пинаю одного парня в голову, и его лицо раскалывается, будто пластиковая маска. Ребята из «4-Н» спрашивают, видели ли мы панков. «Нет, долбаные придурки, — говорю я, — мы и есть панки. А теперь идите на хрен и на…бите друг друга.»

Молчун из китайской забегаловки появляется словно из ниоткуда и говорит нам, что пора уносить задницы. Предлагает спрятаться у него. Некоторое время мы валяемся там и бухаем, но потом заявляются парни из «4-Н» — все с пушками — и начинается пальба. Мне продырявили левую руку, бедро и живот. Ребята волокут меня домой. Я при смерти. Доктор бинтует раны и достает гигантскую иглу для переливания крови. Моя подружка смеется и говорит, что у нее тип «О» — как и у меня. Универсальный тип крови.

Пока я выздоравливаю, есть все основания опасаться, что «4-Н» заявится меня убивать. Но нет. Вместо этого приходит сэр Большие Уши — глава «4-Н». Приходит с миром и предлагает мне и моим парням присоединиться к его сраной банде. Он говорит, все в городе желают мне смерти, и без его защиты я — покойник. Сэр Большие Уши зауважал меня, поскольку ему понравилось, как я дрался. Я слежу за его взглядом — он блуждает по комнате, будто бы сэр Большие Уши рассматривает плавающие пылинки, давая мне время обдумать его гребаное предложение. Оказывается, я напоминаю сэру его самого в молодые годы, когда он тоже был уличным бойцом. «Без мазы, приятель, — говорю я ему. — Я никому не принадлежу. Я сам по себе. Расслабься.» Я дико смеюсь и потом сгибаюсь пополам от боли. «Лапша, — отвечает он, — ты глупый мальчишка. Тебя разотрут в порошок через пять минут после того, как я выйду отсюда. „Посредники“ хотят твоей смерти, а у них тут все схвачено.» Я говорю: «Лады, заметано, я присоединюсь к твоей банде». Мы пожимаем друг другу руки и стукаемся кулаками.

Да. Я люблю драться, принимать ванны в компании девчонок и трахаться в белье. Я смеюсь и теряю сознание от жгучей боли в ранах. Пока я валяюсь в обмороке, сэр Большие Уши продолжает восхищаться мной и вспоминать о своей юности… Ниже по улице два мальчика-хориста поют фальцетом. Вибрирующими трелями они выделяют слова «убийство» и «преступление». Отдаю мальчикам должное: их крылатые фразы изгоняют меланхолию… У сэра Большие Уши серая кожа, как у слона, и огромный плоский нос. А уши — лилово-красные, как баклажаны.

Когда я выздоравливаю настолько, что держусь на ногах, я отправляюсь в «4-Н». Сэр Большие Уши намеревается замутить обряд посвящения, чтобы зачислить нас с парнями в свою старомодную банду. В ритуале используются два карпа. Обе рыбины лежат на белом блюде, спина к спине. Каждая сама по себе. Грустные рыбы. Одинокие. Слабые. Рыбы проголодались. В конце концов, они съедят друг дружку. Потом карпов переворачивают — живот к животу. Работать вместе, сытно жрать, дольше жить. Я принят в банду.

Отстойная церемония. Слабо. Неубедительно. Я продолжаю жить собственной жизнью.

На следующий день я играю в азартные игры с огромными ставками; счета сыплются с неба, как осенние листья. Вокруг визжат и хихикают девчонки. Я трахаюсь, не снимая белья. Входит одна куколка, подваливает ко мне и снимает с меня очки. «Мы, случаем, не знакомы?» — говорит она. О, черт возьми! Да это ж моя старая подружка, Карла Бальц. Она ревнует. Слово за слово — мы поругались. Я обзываю ее сучкой и шлюхой. Она бесится, называет меня говнюком и педерастом. Вынимает нож и кромсает рожу моей новой подружке. Потом говорит: «Извиняюсь за беспокойство», — и уходит. Полный пиздец. Я приезжаю домой, стягиваю покрывало и забираюсь в кровать — надо мне иногда поспать, или как? Не тут-то было: под одеялом лежит Карла-голая и с ножом в зубах, как ниндзя. Просто отпад. В комнате полный бардак. Карла обзывает меня слюнтяем. Подобные комментарии мне уже давно по сараю. Она говорит, что я должен заплатить, трахнув ее. За что заплатить, интересно? За то, что я ее трахаю?.. Без мазы, зайка. Она сворачивается клубочком, не выпуская своего ножа, и притворяется, будто спит.

Последнее время я все больше какой-то дерганый. Катаюсь на метро и размышляю о жизни. Что ни день- появляется новая банда и начинает качать права. Я открываю свой дневник и пишу: «Эти новые парни немеренно выё…ваются»… Одинокий ковбой сидит напротив меня, пощипывая струны фальшивой бас-гитары и распевая о жизни на равнинах… Острые носы его ботинок загибаются вверх, как погнутые ложки.

Возвращаюсь в «штаб». Мы с парнями расслабляемся и бухаем. Вдруг видим на улице «Посредников». Дорогие костюмы, огромные лимузины. Ладно. Мы затараниваем нашу машину в толпу и жмем на клаксон. Желаете, блин, подраться? Нет проблем. Тут появляется их лидер — Кимоно Джо, в черном, бля, шелковом халате. Он вперевалочку выходит вперед и говорит, что мне следовало бы выказывать ему больше уважения. Ха! Уважения ему! Пусть лучше поцелует меня в задницу.

Об этом деле быстро узнают в «4-Н». Ползут слухи. Дескать, придурочные мудаки-панки оскорбили самую большую азиатскую шишку. Главарь «4-Н» отрезает себе мизинец, поскольку он в ответе за мое поведение. Вот теперь мы и впрямь в глубоком дерьме. Осталось только смеяться. Все местные головорезы явятся, чтобы нас отодрать. И точно. Гангстеры прибыли в пяти лимузинах. На полке у заднего окна каждой машины — там, где обычно валяется аптечка, — лежат связки высушенного перца чили. Символ ярости и мести. Плохо дело. Модные ботинки постукивают по тротуару. На железнодорожных путях «Посредники» стакиваются с моей бандой. Мы бьем их обрезками труб и бейсбольными битами. Один из моих парней напоролся на нож. Он истекает кровью и умирает. В эту ночь мы пьем и честим нашего погибшего товарища — сперва тишиной и печалью, а потом множеством сальных шуток. Вопрос: что делать, если пес дрочит о вашу ногу? Ответ: пососать его хер. Я верчу в пальцах фотографию своего погибшего друга. Прикуриваю. Поджигаю фото. Лью виски на пламя. Пыхает — точно как жидкость для зажигалок. Кажется, нам всем …здец. Один из моих парней хочет соскочить — его достали все эти драки. «Дружище, не надо», — говорю я. Ветер врывается в окно и раздувает пламя… На лестнице стонет хриплая скрипка… Парень уперся. Он берет свою долю денег и сваливает.

Еще тяжелее на душе. Я чуть было не вмазал ему по морде. Чуть было — но все же не вмазал.

«Посредники» и «4-Н» караулят снаружи. Они в момент догоняют моего парня и переезжают своим лимузином. Раскалывается голова. Кровь брызжет во все стороны, густая, будто сироп. Я неимоверно зол. Вообще себя не контролирую. Еще одна большая драка в купальне. Я хватаю скамейку, прижимаю ей какого-то парня и душу его, как гребаное насекомое. Тишина. Кимоно Джо зажигает толстую сигару. Хлопают дверцы лимузинов. Сэр Большие Уши и Кимоно оба говорят: «Сдавайся, Лапша». Моя банда очень испугана, чуть ли не плачет. Мы должны быстренько извиниться. Кому-то придется отрезать палец. Мы покажем сэру Большие Уши, что один из нас остался без пальца, и все будет ништяк. Шайни вынимает нож и говорит, что все сделает. Садится, заносит нож над пальцем и начинает трястись. Потом передает нож Мухомору и просит его это сделать. Тот говорит: ладно, а потом тоже начинает дрожать и разражается плачем. Они все еще дети. Ладно. Я оттяпываю себе палец, нет проблем. Минус мизинец. Выхожу наружу вместе со своими парнями в кильватере и показываю обоим боссам окровавленную руку, но им плевать. Недостаточно. Слишком поздно. Они собрались выбить из нас все Дерьмо. Появляется Карла, пытается вмешаться, кричит: «Нет, не надо!» — потом валится на землю. Кто-то всадил в нее нож. Тишина. И тут я вдруг начинаю вспоминать обо всех блюдах, которые мне в жизни доводилось пробовать: лук-порей, тунец, рисовые пирожки, соевый творог и — все без исключения сорта растворимой лапши. Никаких напитков, только еда. Потом я вынимаю нож и прыгаю в самое пекло. Дерусь разом с двадцатью парнями. Я вскрываю одному из них яремную вену, и кровь вырывается из его шеи, как пар из гейзера. Все происходит будто в замедленной съемке. Меня уже не единожды продырявили пулями… Тихий нежный вокал набирает силу, сопровождается шквалом высоких нот, извлеченных из древней арфы… Нож валяется далеко в стороне. «Посредники» набиваются в свои лимузины. Их главарь одаряет мое окровавленное тело последним долгим взглядом, качает головой и поднимает стекло. Лимузины уезжают. Мой дневник сдувает ветром — страницу за страницей.