Я закрываю глаза, перестаю дышать, умираю и взмываю с земли полупрозрачным паром. К моему покинутому телу подходит собака и окропляет его желтой струей мочи. У меня пересохло горло, а желудок свернулся в тугой комок. И снова — все, о чем я могу думать, это еда, но на улице валяется только звериный помет. Ладно. Я устремляюсь вниз и начинаю пожирать его со всей возможной скоростью. Он жирен и полон пепла. Мне хочется написать: «Ужас высвобождает самое сокровенное», но мой дневник пропал, так что я пишу палочкой на земле. Паря возле стены, я вижу двух стариков, перебирающихся через море жидкой грязи. Они без рубашек, у них длинные волнистые волосы. Их животы вздуты, как у беременных, а шеи — не толще иголок, из их ртов исходит тоненькое голубоватое пламя. Если б только у них было достаточно сил, они бы дрались со мною за эти какашки; но они слабы.

Очень важно понять, как много в этом мире дерьма и как приятно оно на вкус.

Когда слышится дверной звонок, мальчик сидит в своей комнате и тяжело дышит. «Динг-донг», — слышу я, когда из области моей диафрагмы исходят звуки, сопровождающие асфиксию. Мать мальчика кричит: «Иду-иду!» — и через пять секунд открывает дверь. Моя защитница кричит, что придет в скором времени и через несколько ударов сердца открывает деревянную панель на петлях, перегораживающую вход. Мальчику пятнадцать лет. Вот уже три года, как я достиг половой зрелости. Язык мальчика неадекватен. Мое использование символов — написанных или произнесенных — никому не понятно. У него паранойя-два голоса в голове, сражающиеся за право быть услышанными. Я страдаю манией преследования, а также лелею преувеличенное чувство моей собственной значимости.

Один из голосов — отстраненный, созерцающий и рассудительный, он рассказывает обо всех действиях и мыслях. Второй — субъективен и эмоционален, так что здесь имеет место двойственный взгляд на мир. Каждый из нас видит мир по-своему. Каждая моя фраза-отражение его второго, иного «я». Парнишка страдает. Я шизофреник, и он тоже. Далеко не все, что было сказано обо мне, является правдой. Он не ощущает себя личностью — скорее, персонажем, совершающим в этой истории те или иные поступки. Я никогда не был таковым. Прошу заметить, что все здесь рассказанное — правда, за исключением совершенного преступления. Никто не готовил меня к психической опеке. Не все, что он говорит, следует принимать на веру. Я прорвался через все тернии, чтобы убить Горгону.

В гости к матери мальчика пришла Констанция — дама, которую он терпеть не мог. Женщина, чье имя в переводе с латинского обозначает «постоянство», и которая вызывает у меня антипатию, нанесла визит моей прародительнице. Эта так называемая подруга семьи считает мальчика слабоумным дебилом. Где бы я ни находился во время визита этой леди, я всегда делаю что-нибудь глупое, и она уверилась в моей психической неполноценности. Мальчик должен выйти из своей комнаты и сказать Констанции «здравствуйте». Моей обязанностью является выйти в прихожую и поприветствовать владычицу Города Монстров. Констанция смущает мальчика. В силу моего возраста и недостатка опыта, у меня возникают проблемы в отношениях с этой крупной женщиной, обладающей грудным голосом и стрижкой «ежиком». Мальчик сидит в своей комнате, сжавшись в комочек на кровати, но рано или поздно его мама и Констанция вторгнутся к нему и настоят на встрече. Я не испытываю желания шевелиться и лежу в позе эмбриона на своем ложе, зная, что в скором времени агрессивные незваные гости войдут в пределы моей территории и потребуют общения. Мальчику нужно укрытие. Мне необходимо секретное место, где меня не обнаружат. Мальчик подумывает залезть под кровать. Я размышляю над идеей переместиться под тот предмет мебели, на котором сплю. Ему хочется сделаться невидимым. Я испытываю желание стать незаметным невооруженному взгляду. Мастер маскировки направляется в ванную комнату и ложится навзничь в сухую ванну. Я на цыпочках прошел в помещение, где люди моются, и расположился лицом вверх в лохани, идеально подходящей для разрезания вен. Свет погашен, ванная темна, крошечный лучик пробивается сквозь узкое окошко над зеркалом. Не единожды в жизни мне встречались комнаты, похожие на пещеры. Уставившись в потолок, мальчик молится, чтобы никто его не увидел. Обратив глаза вверх, я обращаюсь к Всевышнему, умоляя его сделать так, чтобы мое физическое присутствие не было обнаружено. Он взывает к высшим силам. Я обратился к миру духов. Констанция и мать мальчика не должны заглянуть сюда, но если они все же отважатся вступить в мир сверкающего кафеля — пожалуйста, Боже, не позволяй им смотреть в сторону ванны! В случае, если они войдут в комнату, где осуществляется личная гигиена, и их взгляды обратятся к емкости, похожей на гроб, — Отец Небесный, Владыка Иерусалима, молю тебя, сделай слепыми глаза этих нехороших женщин! Снаружи чирикает птичка, ее трели похожи на быстрые пощелкивания, вроде азбуки Морзе. Оперенное позвоночное сидит на ветке дерева, издавая звуки типа «терк-терк». Мать зовет мальчика. Моя прародительница обращается ко мне с намерением разыскать меня. О, Бенджамин! Обращение к сыну Авраама. Выйди, выйди, где бы ты ни был. Хищницы предложили сдаться на их милость. Мальчик слышит шаги. До моего слуха доносятся звуки типа «топ-топ». В дверях ванной комнаты стоят две женщины. На границе помещения, предназначенного для мытья, находятся две человеческие самки средних лет. «Милый, где же ты»? — спрашивает мама. Изъявление нежности, направленное на мою персону, сопровождается запросом описания моего местоположения. Мальчик затаивает дыхание. Я задерживаю в груди смесь бесцветных газов, не имеющих запаха, включающую азот (78 %), кислорода (примерно 21 %) плюс незначительные добавки аргона, двуокиси углерода, неона и гелия. Мать включает свет и смотрит на мальчика, лежащего в ванне. Одна из женщин активизирует осветительный прибор и видит, что я нахожусь в положении, которое обычно предполагает наличие теплой воды и мыльной пены. Мать и Констанция видят мальчика; он выглядит столь же необычно, как омар на привязи. Лицезрение моей персоны вызывает у женщин такое же удивление, какое вызывал бы вид крупного морского ракообразного с веревкой, присоединенной к шее. Констанция удивленно говорит: «Какого черта ты делаешь в ванной»? Крупная женщина выражает недовольство и требует объяснить мое поведение. «Радость моя, что-то случилось?» — волнуется вслух мама мальчика. Моя защитница произносит слова, обозначающие ласковое обращение, а затем выражает беспокойство о моем благополучии. Здесь нет игрушечных корабликов и веселых резиновых утят, которые могли бы уменьшить тревогу мальчика. Мое состояние беспокойства, отчаяния и неуверенности не может быть редуцированно посредством обычного ванного ассортимента, который пищит и плавает. Мальчик неподвижен. Я сохраняю прежнее положение, прижав руки к бокам тела. Ситуация кажется мальчику затруднительной и постыдной. Я ощущаю душевный дискомфорт, основанный на осознании собственного ничтожества. Лежать в сухой ванне в одежде — не очень-то нормальное занятие. Находиться в пустой емкости для мытья одетым в штаны, рубашку и ботинки есть признак умственной неполноценности. Мать мальчика, которую зовут Грация, качает головой и отводит глаза. Леди, произведшая меня на свет, чье имя обозначает изящество, оборачивается в сторону раковины. «Ты так и собираешься здесь лежать»? — спрашивает Констанция. Леди-великанша пожелала узнать, собираюсь ли я провести остаток своей жизни в этом положении. «Да», — говорит мальчик. Я отвечаю утвердительно. «Ты странный и глупый ребенок, — заявляет Констанция. — Тебя лечить надо». Большая женщина полагает, что мое поведение неадекватно и предлагает показать меня доктору. «Оставь мальчика в покое, — говорит мать, становясь на защиту своей кровиночки. — Оскорбляя его, ты и меня оскорбляешь». Я могу поклясться, что она сказала: «Не обижай малыша, который когда-то был эмбрионом внутри моего тела, а не то я тебя придушу».