У Эвелин запылали щеки, и она порадовалась, что ночь скрывает ее смущение.

– Я никогда не делала из этого тайны.

– Но до сих пор я и думать не мог... – Люсьен наклонился и прильнул губами к ее шее, щекоча языком пульсирующую жилку. – Значит, я единственный мужчина, касавшийся тебя?

Эвелин закрыла глаза и откинула голову, ее тело отвечало на ласку волнами дрожи.

– Люсьен, ты мерзавец.

Он усмехнулся, осыпая легкими поцелуями ее шею.

– По-моему, тебе давно известно об этом.

– Мы не можем... – Эвелин откашлялась и уперлась руками в его плечи. – Люсьен, мы уже почти дома.

– Хочешь, я попрошу кучера покатать нас по Лондону? – Согнутым пальцем он потянул вниз лиф платья с глубоким вырезом, и одна грудь оказалась снаружи. Люсьен наклонился ниже и поймал ртом набухший сосок.

– О Господи, – прошептала Эвелин, запустив пальцы в его волосы. Желание охватывало ее. Люсьен был очень опытен. И эта рассказанная им история о детстве, которая растрогала и смягчила ее... Несомненно, он предвидел это, негодяй!

Люсьен оторвался от груди Эвелин, за секунду до этого слегка стиснув зубами сосок и лизнув его напоследок. Затем он поцеловал ее в губы.

С губ Эвелин сорвался стон, как только он жадно впился в них, покусывая, растравляя ее, будто у них впереди уйма времени. В то же время Люсьен залез рукой ей под юбку и медленно продвигался вверх, пока не добрался до бедра. Еще немного, и он разденет ее.

Экипаж тряхнуло, и послышались проклятия кучера – одно колесо попало в рытвину. Люсьен тихо выругался и схватил Эвелин за бедро, удерживая от падения на пол. Экипаж наклонился, а затем выровнялся.

Эвелин сразу вспомнила, где они находятся.

– Люсьен, прекрати.

– Ты уверена, что хочешь этого? – Он гладил внутреннюю часть ее бедра.

Эвелин оттолкнула его руку.

– Мы не можем так вести себя, тем более что кучер сидит рядом.

– Уверяю тебя, мы не первые и не последние, кто занимается любовью в экипаже.

Эвелин поправила лиф платья.

– Нет, Люсьен. Ничего не изменилось.

Ее муж со смехом вернулся на свое сиденье.

– Кое-что все же изменилось.

– Что? – резко спросила она, расправляя юбки.

– Ты продемонстрировала преданность мне в присутствии моей семьи.

– Их обращение с тобой недопустимо.

В темноте сверкнула его белозубая улыбка.

– Твоя привязанность потрясает. Надеюсь, скоро она распространится и на мою постель.

– Сомневаюсь.

– А я нет. – С самоуверенным смешком Люсьен откинулся назад на своем сиденье, снова скрывшись в тени.

На следующее утро прибыл багаж из Корнуолла.

Эвелин стояла на коленях возле своего сундучка с вышивками и рассматривала содержимое. Этот сундучок и полученное вместе с ним письмо от миссис Бейнз затмили впечатление от вчерашнего бала и напомнили Эвелин о сложности ее положения.

В письме экономка сообщала, что выгодно продала некоторые вышивки и поэтому у нее хватит денег на содержание дома в течение следующего месяца. С отцом все в порядке, так что волноваться не стоит.

Эвелин положила письмо на стоявший рядом столик. Как ей не волноваться? Ее отец болен, она же замужем за человеком, который ненавидит его, поэтому она вынуждена тайком, словно воровка, посылать деньги на содержание отца. Такое положение не могло не вызывать беспокойства у Эвелин.

Она взяла из сундучка моток ярко-синих ниток, потянула за растрепанный конец, покрутила его. Остальные вышивки можно будет продавать по мере необходимости. У Эвелин появился месяц отсрочки, а этого достаточно, чтобы изготовить побольше изделий, и она может заниматься этим на виду у всех, не таясь даже от Люсьена. Кто догадается о подлинных ее мотивах, если вышивка считается общепринятым досугом благородных дам?

Но ей претила ложь.

Расстроенная Эвелин раздраженно бросила нитки назад в сундучок. Притворство не было свойственно ее натуре, и все эти тайные замыслы заставляли ее нервничать. И как ее угораздило оказаться замешанной в спор Люсьена с отцом?

После встречи на балу с членами семьи Люсьена и особенно после того, как Люсьен рассказал ей о себе, для Эвелин прояснились причины его непонимания родственных отношений. Она поняла, что Люсьен ждал от нее беспрекословного подчинения, будучи уверен, что она без оглядки на прошлое по первому зову прыгнет в его постель. Он не мог понять, почему она по-прежнему сохраняет преданность своему отцу и почему не хочет полностью довериться ему. Не мог постичь, как ей удается сопротивляться ему, даже несмотря на их по-прежнему сильное влечение друг к другу.

Для Эвелин было совершенно очевидно, что он никогда не знал настоящей семьи. Никто никогда по-настоящему не заботился о нем. Поэтому мог ли Люсьен понимать, что существуют узы семейной любви? Узы, поддерживающие человека в самые тяжелые для него времена. Узы, которые остаются нерасторжимыми, даже когда все другое рушится.

Сколько раз Эвелин казалось, что ее привычный мир вот-вот рухнет. Но она снова и снова боролась, преодолевая временами разрушительные последствия страсти отца к игре. Сколько ночей она провела, тревожась о том, закончится ли и эта ночь его проигрышем, который ввергнет их в нищету, однако каждый раз ей удавалось найти выход из бедственного положения. Как-то она справлялась.

И на этот раз справится. Как-нибудь.

Эвелин начала разбирать содержавшиеся в сундучке красочные образчики материи, раздумывая над тем, какой из них подошел бы для ее следующей вышивки. Неожиданно ее пальцы наткнулись на сложенный лист бумаги, лежавший в самом углу на дне сундучка. Нахмурив брови, Эвелин развернула его.

«Поздравляю со счастливым событием в Вашей жизни. Прошу Вас не...»

Эвелин судорожно вздохнула и выпустила листок из пальцев, будто он жег ее. Письмо Люсьена! Боже правый, должно быть, она спрятала ее в сундучке, когда услышала о его смерти.

Эвелин медленно протянула руку к посланию и вновь развернула его, разгладив лист на коленях. Она вглядывалась в слова, которые когда-то выжгли рану в ее сердце, но сейчас уже не оказывали того разрушающего воздействия. Что-то беспокоило ее в этом письме. Проводя пальцем по наклонно выстроившимся буквам, Эвелин размышляла, что же показалось ей здесь неправильным. Почерк выглядел вполне обычным... даже несколько подчеркнуто аккуратным. Она сама написала бы почти так же.

И вдруг она поняла.

Почерк выглядел аккуратным и обычным, потому что именно таким он и был. Эвелин вспомнила день ее свадьбы с Люсьеном. Она видела, как он расписывался в регистрационной книге – левой рукой.