— «А нехило местных десантов стрелять учат», — автоматически отметил Степан, решительно вбивая в полик педаль газа. — «Из движущейся машины, навскидку сразу двоих завалить! Повезло мне с товарищами. Хотя поспешили пацаны слегонца, рановато шум подняли».

Грузовик достаточно резво рванул вперед, набирая скорость. За кормой хлопнул выстрел, еще один, но это уже не имело особого значения: минутой раньше, минутой позже… какая разница? Теперь их единственный козырь — скорость и еще раз скорость. Сейчас главное из Абрау-Дюрсо вырваться, добравшись до леса. А уж дальше — как кривая вывезет.

— Дорогу показывай, и не дури! — рявкнул Алексеев, вцепившись в руль. В левой руке он сжимал пистолет.

— Сейчас направо вертай, а на перекрестке — налево. Дальше уж прямо правь, другой дороги тут не имеется. Токмо солдаты на посту выстрелы, поди, слыхали, значит, настороже будут. Начнут стрелять — и амба. Токмо стеклушки под пулями брызнут.

— Поглядим, — зло скрипнул зубами Степан, сворачивая, куда было сказано. План поселка он помнил весьма приблизительно, но есаул — по-крайней мере, пока — похоже, не врал и не пытался его запутать. Да и сориентироваться удалось практически сразу: озеро осталось за спиной, а впереди поднимали свои пологие спины холмы, поросшие темным, с редкими пятнами снега лесом. Самое главное в какой-нибудь тупик не заехать — хотя, какие в не шибко большом винсовхозе тупики? Тут всех улиц-то — раз-два и обчелся…

Пару минут в кабине царило молчание, прерываемое лишь надрывным завыванием двигателя, затем казак все-таки не выдержал:

— Слушай, лейтенант, ну отпусти ты меня, а? Я ж почитай все, чего требовалось, сполнил! Даже и сбежать не пыталси!

— Врешь.

— Вру, — со вздохом согласился тот. — Дык, всего только разок и попробовал, там, в сенцах. Токмо товарищ твой меня сразу на мушку взял — куды уж тут рыпаться? Отпустишь? Али как?

Не отрываясь от дороги, Алексеев задумался. В принципе, лично он смерти предателя особо не жаждал, поскольку прекрасно понимал, что его ждет в недалеком будущем. Или смерть и безымянная могила в самом ближайшем времени, или выдача союзниками советскому командованию после окончания войны — с тем же, в принципе, результатом. Церемониться с предателями и коллаборационистами никто не собирался, приговоры выносились быстрые и справедливые.[26] Так что, какое уж там будущее? Даже не смешно. Вот, кстати… на первый взгляд мысль показалась откровенно глупой. А вот на второй? Отчего бы и не попробовать? Вряд ли выгорит, но и хуже уж точно не станет:

— Если поможешь через пост на выезде тихо-мирно проехать — так уж и быть, беги. Прыгай из кабины, вроде я не уследил — и ноги в руки. Стрелять не стану, обещаю. За остальных не ответчик, извини.

При этом Степан подумал, что вряд ли факт «побега» останется незамеченным парашютистами. А стреляют парни хорошо, отлично даже, в чем он недавно убедился. Так что шансов у есаула, скажем прямо, немного.

— Это ты чего, серьезно?! — несмотря на им же самим озвученную просьбу, ошарашено пробормотал предатель. — Неужто взаправду отпустишь?

— Нет, блин, пошутить решил. Самое время. Ты лучше вот чего послушай: Новороссийск мы скоро возьмем, тут без вариантов. И дальше попрем. Сломали мы фрица, и под Москвой, и под Сталинградом сломали, и обратной дороги уже не будет! Так что врут вам немецкие хозяева, как пушечное мясо втемную используют. Не сдюжит немец, да и уже, собственно, не сдюжил. И земель этих вам уж точно не видать. Потому мой тебе совет — коль сегодня выживешь, говори со своими казачками, бейте немцев да к нашим… ну, к моим, в смысле, в полном составе и двигайте! Коль сдадитесь добровольно, пойдете в штрафники, кровью искупать. Так хоть какой-то шанс уцелеть останется.

Мрачно набычившись, есаул, с трудом сдерживаясь, прошипел сквозь зубы:

— За предложение спасибо, обязательно воспользуюсь. Вот только сказочки свои комиссарские оставь, душевно прошу, и не такое слыхивали! Сдаваться, скажешь тоже! Может, заодно могилку себе заранее вырыть да домовину выстругать?

— Мое дело предложить, — пожал плечами старший лейтенант, осознавая, что и на самом деле сморозил откровенную глупость. Кого он собрался вразумлять? Оголтелого фанатика, весь смысл существования которого все прошедшие после окончания Гражданской войны годы наполняла лютая ненависть к советской власти и влажные мечты о реванше? Действительно глупо: примерно то же самое, как доказывать махровому либерасту-русофобу из его времени что-то, касающееся советских времен в целом, и товарища Сталина — в частности…

Ну, он хотя бы попытался — наивно, понятно, но попытался.

— Дальше — прямо, — нейтральным голосом подвел итог короткому разговору «оберст-лейтенант». — Тама тот самый пост и расположен. Как шлагбаум увидишь, притормози, я с румынами побалакаю, глядишь и пропустят. Ежели все путем будет, ты саженей через сотню-другую скорость сбрось, дай соскочить — ну, как сам говорил, навроде не уследил, да и сбег я. Только имей в виду, в версте отсюда еще один пост стоит, германский, посерьезней, при пулемете. Ну, уговор?

— Хрен с тобой, — Степан уже заметил в конце узкой улочки выкрашенный красно-белыми полосами шлагбаум, возле которого топтались трое караульных, видимо, привлеченных стрельбой в поселке. — Попробуем. Сиди смирно, чего ерзаешь? Я могу и передумать.

«Плохо, что ребят никак не предупредишь», — подумал старлей, плавно притормаживая перед препятствием. — «Ладно, люди опытные, сориентируются, никакого другого варианта в любом случае не просматривается. Брезент они наверняка прорезать догадались, значит, наблюдают и общее представление об обстановке имеют. Лишь бы сразу стрелять не начали, когда я тормозить стану».

Как ни странно, но их все-таки пропустили. И боевые товарищи тоже не сплоховали, тихо отсидевшись в тентованном кузове. Высунувшийся из кабины есаул о чем-то коротко переговорил с подошедшим пехотинцем, после чего тот нехотя поднял шлагбаум, позволяя грузовику проехать. На его лице явственно читалось сомнение, однако спорить аж с целым подполковником, да еще и с немецкими знаками различия на шинели, он все-таки не посмел. Но Степана разглядывал с нескрываемым интересом — пришлось сделать вид, будто бы копается под приборной панелью — не хватало только, чтобы тот рассмотрел под низко надвинутой каской роскошный фингал на давненько уж небритом лице!

— И как прошло? — осведомился Степан, притапливая педаль газа и набирая скорость.

— Распорядился, чтобы немедля пропустили, мол, срочный груз везем. Насчет выстрелов отбрехался, что сбежал один из пленных, вот по нему и пуляют, — помолчав пару секунд, казак обреченно помотал головой. — Ох и подвел ты меня под монастырь, ох и подвел! Они ж меня в лицо знают! Теперича сразу понятно станет, что я с вами в сговоре!