Он говорил сейчас без каких бы то ни было простонародных интонаций. Его слова были тяжелы как камни и так же, как камни, убедительны.

– Ты, наверное, прав, – хмуро пробормотала Кира. – Но мне трудно с этим смириться.

– С тем, что я прав? – усмехнулся он.

– С тем, что мне теперь всегда придется иметь дело с этой стороной человеческой природы.

– Что ты собираешься делать?

– Надеюсь уговорить рекламодателей, чтобы они взяли свои деньги обратно. Мне придется у тебя занять, – вздохнула она. И поспешно добавила: – Это лично мне в долг, ты не думай.

– То есть? – Его бровь удивленно вскинулась. – Что значит – лично тебе в долг?

– Ну, это же я виновата, что Матильду проглядела, – объяснила Кира. – Мне, значит, и деньги возвращать.

Безучастность исчезла из его взгляда совершенно. Он смотрел на Киру с таким выражением, которого она не могла себе объяснить.

– Ты серьезно говоришь? – спросил он наконец.

– А ты думаешь, шучу?

– Думаю, рисуешься.

«Дурак ты!» – чуть не воскликнула она.

Но сдержалась. Не в постели же они, не за обеденным столом даже. Кира с самого начала разделяла две составляющие своих отношений с Длугачем, рабочую и личную, и, к собственному удивлению, такое разделение давалось ей легко, и соблюдение субординации не составляло для нее труда.

– Я говорю то, что думаю, – сказала она. – То, что есть.

– То, что есть, не предполагает, что ты должна оплачивать такие издержки из личных средств, – холодно заметил он. – Сбавь пафос.

– Я… – вскинулась было Кира.

– Ты допустила ошибку впервые за полтора года, – жестко оборвал ее Длугач. – Учитывая, что я взял тебя на должность, к которой ты не была подготовлена, это неплохой результат. Я пошел на риск и, по моему ощущению, выиграл. Что ты споткнулась на хитрой стерве, в моем выигрыше меня не разубеждает. Ты сделала хорошую газету, Кира. – Его интонации стали мягче. – Она уже работает на мою репутацию и скоро будет работать на прибыль. Так что получишь завтра деньги и расплатишься со всеми жертвами своей Матильды. Если еще что нужно, скажи.

– Ничего больше не нужно, Витя. – Кира виновато шмыгнула носом. – Спасибо.

Она почувствовала такое облегчение, что у нее даже руки-ноги обмякли – со стула сейчас не поднялась бы.

– Отвезти тебя домой? – спросил он.

– Нет, – поспешно отказалась она.

– К тебе домой, к тебе, – уточнил Длугач.

Кира посмотрела на него с благодарностью. За этот длинный день она получила столько ударов по нервам, что ей необходимо было прийти в себя в одиночестве. И то, что он это понимает, вызвало у нее не меньшую признательность, чем то, что он дал ей деньги.

– Поезжай, ты же больной, – сказала она. – А мне еще кое-что доделать надо.

– Могу водителя оставить.

– Не надо, – отказалась Кира.

– Ну, как знаешь. – Он поднялся со стула и сказал с короткой улыбкой: – Долго-то не сиди все же. Выспишься, завтра жизнь по-другому пойдет. Утро вечера мудренее, так в ваших сказках написано?

– У тебя другие сказки, что ли? – улыбнулась она.

И тут же прикусила язык.

– Я их не читал, – спокойно ответил Длугач. Он пошел к выходу из комнаты, но вдруг приостановился и спросил: – Может, мы бы с тобой куда-нибудь съездили?

– Куда съездили? – не поняла Кира.

– Отдохнуть. Обстановку переменить.

Чем его не устраивает имеющаяся обстановка и зачем ее менять, Кира не поняла. Длугач никогда не предлагал ей отдыхать вместе – кроме Елович, они нигде и не были вдвоем. Она считала, это потому, что слишком разнятся их представления об отдыхе.

Этим летом он летал на Сейшелы заниматься серфингом – Кира даже вообразить не могла, чтобы прыжки на утлой доске по бешеным волнам могли доставить ей удовольствие. Летом она жила на даче в Кофельцах и оттуда ездила на работу, а на время его отпуска отправилась в Испанию. Длугач, узнав о ее поездке, только плечами пожал и заметил, что не выдержал бы и двух дней лежания на пляже и тем более хождения в жару по Барселоне.

– Ну давай съездим, если ты хочешь, – пожала плечами она.

– А ты не хочешь?

– Да не то чтобы… А правда! – оживилась Кира. – Давай в Вену съездим.

– Почему в Вену? – удивился он.

– А что тебя так удивляет?

– Да там же ничего нету.

Кира не поняла, о чем это он. В Вене явно много чего было такого, что имело смысл повидать.

– Если ты не хочешь… – удивленно начала она.

– Хочу. Я просто думал, может, в теплые края. Ты вон зеленая какая-то. Но в Вену так в Вену. На следующей неделе.

И вышел, оставив Киру в недоумении.

Что-то еще он хотел сказать ей – и не сказал. А что? Непонятно.

– А сегодня, смотри, про Чарли Чаплина!

Кира взяла с подушки листок и прочитала текст на английском, короткий и забавный. Чарли Чаплин останавливался в отеле «Империал», и очередная история на ночь была посвящена курьезам, которые с ним здесь происходили.

Такие истории Кира читала каждый раз перед сном. К ежевечерней шоколадке, которую горничная клала на подушку, когда разбирала на ночь постель, прилагалась страничка с рассказом о ком-нибудь из знаменитых постояльцев «Империала» – о Вагнере, Бисмарке, Саре Бернар… Не было, кажется, в последние сто лет ни одного сколько-нибудь известного человека, который, приехав в Вену, не остановился бы в этом старинном дворцовом отеле на Ринге.

Кира потому и выбрала «Империал»: приятно было сознавать, что сидишь, может, в том же кресле, в котором Вагнер сидел.

Длугач, правда, отнесся к этой мысли скептически – поинтересовался, когда жил Вагнер, и заметил, что с тех пор кресла наверняка поменяли, а если не кресла, так хоть обивку на них. Но Кире казалось, что и кресла остались те же самые, и даже обивка. От всей обстановки «Империала» во дворце Вюттембергов веяло таким тускловатым благородством, все здесь было отмечено такой неброской утонченностью, что в подлинности кресел сомневаться не приходилось.

Сегодня они с Длугачем вернулись в отель поздно: ходили в Музей истории искусств, а потом там же ужинали. Еще в Москве Кира прочитала, что посетители, которые заказывают ужин в музейном ресторане под куполом, могут оставаться допоздна и, значит, бродить по залам почти что в одиночестве.

Конечно, она такой ужин заказала. Из-за «Охотников на снегу».

Кира никогда не могла объяснить, чем будоражит ей сердце эта картина, которую она и видела-то ведь только в репродукциях. Вроде не была она таким уж природным человеком, чтобы смотреть не отводя глаз на снег в зимних сумерках, и на бледно-зеленый лед пруда, и на охотников, возвращающихся домой с добычей, и на крыши старых домов под низким зимним небом…