– Мне тоже. Но именно этический опыт Одиссея подсказывает человеку, что иногда лучше попросить себя привязать и строго-настрого приказать «экипажу» ни при каких условиях не отвязывать.

– Зачем?

– Чтобы гарантировать сохранность всего экипажа.

– Можно это перевести с «гомеровского» на обычный? В какой момент себя нужно привязывать?

– К примеру, если мужчина в семье кидается на каждую женщину, которая ему понравилась, а нравятся ему почти все, наверное, ему стоит удержаться от резких движений. И попросить экипаж себя привязать.

– Экипаж – это жена?

– Жена, дети, знакомые…

– Это еще зачем?

– Чтобы корабль остался цел.

– Эдуард, это все проблемы того самого мужчины. С какой стати жена, дети и знакомые должны тратить время на разрешение сугубо частных половых трудностей? – Потому что трудности на семейном корабле – дело всего экипажа. Кстати, сирены за тысячи миль знают, к кому они обращаются, потому они и называли Одиссея по имени. Их песнь всегда адаптирована к персонажу.

– Ага. Поскольку в шестнадцать лет я написала в дневнике, что не хочу обычной жизни, а хочу быть светской и богемной, в восемнадцать сирены мне напели моего мужа-писателя? Это был точно зов сирен, но я ему последовала. Я достигла острова, вокруг валялись кости, временами случался большой прилив и я захлебывалась. Но зато я научилась выживать среди костей и в отсутствие еды, хорошо плавать в бурных водах, я поняла, что хочу в жизни и что я себе никогда больше не позволю. Словом, я вовсе не жалею, что не стала привязывать себя к мачте. Это-то время как раз не потерянное. Я была бы совершенно другим человеком, и не факт, что более интересным. Безусловно, меня ломали в этом браке через колено, но я выжила и научилась сопротивляться.

– Просто это история Орфея, а не Одиссея. Орфей ощущал, насколько их песня пленительна, но в то же время к нему постепенно приходило понимание, какие последствия она за собой влечет. Наконец он догадался, что противостоять этой песне можно только одним способом: запеть другую, которая будет сильнее. Он поет, и его голос заглушает голос сирен.

Теперь рассмотрим твой пример. Если бы ты просто слушала голос сирен и в тебе не было бы твоих собственных желаний и песен, которые ты можешь спеть, ты бы никогда не выплыла из той ситуации. Однако в определенный момент ты запела свою песню и смогла выжить. Запела настолько сильно, что заглушила голос сирен.

– Какое интересное размышление. Мне это не приходило в голову, но ты прав.

– Сирены поют о глубинном желании человека и ложном смысле его жизни. Что же это может перебить, кроме песни о глубинном желании и настоящем смысле жизни того, кого это касается?

– Вот интересно… Когда Орфей решил спуститься в ад за своей возлюбленной Эвридикой, его позвал голос сирен или голос муз? Ведь в конечном итоге у него ничего не получилось. Сирены, да?

– В определенном смысле. Потому что человеку нельзя вернуть то, что невозвратимо в принципе. Это возможно только Богу, о чем говорит эпизод с Лазарем в Евангелии от Иоанна, потому что Христос, Богочеловек, то есть Бог и человек одновременно, взывает, чтобы Лазарь вышел из гроба. В то же время, ему было предложено проявить чудеса силы воли и не оглянуться по дороге из ада – идет ли за ним Эвридика? Мы знаем, что он оглянулся, и на его примере показано, что человеческая воля не всесильна и не всякое дурное желание может быть исправлено силой воли.

– Женщина работает дояркой в деревне. Неожиданно понимает, что хочет быть художницей. Она никогда не училась рисовать, да и вообще мало чему училась. Это голос муз или голос сирен?

– Если это желание преследует ее долго и упорно, наверное, следует за ним последовать. Если у нее не получится, значит, голос сирен.

– А если она станет знаменитой художницей-примити-висткой? Но не сразу.

– Это испытывается только опытом.

– В том-то и дело. Чтобы достичь чего-то, нужно отдаться полностью. То есть бросить доить коров. А потом либо стать художником, либо умереть с голода. Либо и то и другое сразу. Я уважаю женщину, которая выберет земное, а именно доение. Но еще больше уважаю ту, которая способна поставить на кон свою жизнь ради мечты.

– А я не пойму женщину, если она увидит, что живопись – не ее конек, и не вернется к доению коров. Пусть рисует себе на досуге.

– Как это не романтично! Сказано же у Лопе де Вега: «Ведь не в величье наслажденье, а в том, чтобы душа могла осуществить свою надежду».

– Конечно! Но ведь «осуществить свою надежду»! А не погрязнуть в посредственности при осуществлении надежды!

– Но я ненавижу, когда люди обкладываются подушками, затыкают все щели воском, крепко привязываются к мачте или парашюту, а потом «пробуют» что-то сделать в жизни. Так гениальное не создается, так создается именно посредственное. Вот Гоген вел весьма буржуазную жизнь, а потом бросил все, скитался в нищете, на Таити умер от проказы, но результат! В биографии любого гения есть момент, когда на карту было поставлено все. Многие расшиблись, но позиция вызывает уважение.

– Конечно. И это пример Орфея…

– … Которого я уважаю больше, чем Одиссея. Орфей – мужчина, а Одиссей – самец.

– Я бы не стал так грубо. Одиссей – пример для поведения христианина. А Орфей – имя Христа.

– В смысле?

– Ты не знала? Одно из имен, данных Христу в античном мире, – Орфей.

– Вот же! Вот оно! Орфей круче Одиссея!

– Верно.

– Можно я еще о себе поговорю? Иногда я знала, что меня зовут сирены, а не музы, что конец истории будет разрушителен для меня. Но желание было так велико, что я не могла ему противиться. И тогда я говорила себе: «Лучше сделать и жалеть, чем жалеть, что не сделал». Я знала, на что иду, и готова была заплатить запрашиваемую цену. Особенно в личной жизни.

– Одна из интерпретаций легенды про Одиссея гласит, что от сирен он слышал голос Пенелопы и своего сына Телемаха. В личной жизни образ потерянной любви заставляет нас идти на иллюзорный зов. Мы связываем предыдущий опыт с опытом грядущим.

– Если бы руководствовалась подобными соображениями, я бы до сих пор жила с первым мужем и он бы меня окончательно доломал.

– Если ты заметила, я сравнил тебя с Орфеем, а не Одиссеем…

– Пожалуй, однажды я была в аду. Я тоже оглянулась, и у меня ничего не вышло. Зато я научилась петь. То есть сначала я издала нечеловеческий вой, но потом это все же трансформировалось в более внятное творчество.

– А я что говорю?

– Я прекрасно понимаю, что ты говоришь, но никогда не понимала и не пойму, как отличить сирену от музы. Я пойду на любой призыв в надежде, что разберусь позже.

– Я не уверен, что пойдешь. Но сейчас помогу тебе научиться различать. Песнь, которую поет муза, выливается из глубины твоего существа, то есть она затрагивает основополагающие характеристики и качества каждого из нас. Даже если завтра тебе покажется, что ты можешь стать голливудской кинозвездой. А песнь сирены очень привлекательна, но идет извне. Ты поймешь, что она не твоя.