Вернувшись в хижину, мы устроили торжественный ужин, вспоминая детали происшедшего. Друзья видели, как сошла лавина, и поняли, что мы попали в беду. Им тоже пришлось напрячься, поскольку они были заняты приготовлением ужина и сидели в одном термобелье и носках. Полностью одеться, разобрать снаряжение и через полчаса уже быть на месте — потрясающий показатель. Чедвик держался отлично, несмотря на огромное напряжение, — ведь ему пришлось спасать и меня, и Марка. Я был страшно доволен его прытью, меня очень радовало, что Марк так быстро восстанавливается. И хотя каждый сам принимал решение о спуске в цирк, я чувствовал себя виноватым, что затеял съезжать по этому склону. Это решение было продиктовано моим эго, позой, самоуверенностью и амбициями, перевесившими возможности и опыт группы. Мы выжили в лавине пятой категории — самой сильной, какие бывают в Колорадо. Мы выжили там, где не должны были выжить. Но Марк и Чедвик так и не простили меня за то, что я склонил их покататься в этом цирке. В то воскресенье из-за своего выбора я потерял двух друзей — Марк и Чедвик на следующее утро сошли с маршрута и после этого никогда не разговаривали со мной.

Но прежде чем начал сожалеть о своем выборе, я поклялся, что сделаю выводы из этого случая. Адекватно не оценив потенциальной опасности, допустив, чтобы самоуверенность перевесила четкое понимание возможного риска, я вступил в игру с плохим раскладом. Я вспомнил, как инструктор говорил мне: «Если начал играть в азартную игру, ты должен уметь выжить и в случае проигрыша». После лавины в цирке Резолюшн я научился лучше держать в узде собственное эго, заставлявшее меня рисковать больше, чем я мог себе позволить, торопившее меня с принятием решений. Дискомфорт при возрастании риска — вовсе не признак слабости, а сигнал к тому, чтобы не решать сгоряча и, может быть, выбрать более безопасный путь или отступить и вернуться на следующий день.

Из-за потепления и сильных ветров лавины в горах сходили постоянно, так что завершить мой проект в текущем зимнем сезоне я уже не рассчитывал. Мне оставалась Марун-Беллз — гора, будто специально предназначенная для открыток. Ее раздвоенная, белая, как сахарная голова, вершина украшает почти все календари, на которых изображены горы Колорадо. Каждый склон и каждый кулуар обеих вершин необычайно лавиноопасны, и безопасного пути не было. Тем временем зимний сезон подходил к концу.

Заинтересовавшись моим зимним проектом, 15 марта еженедельник «Аспен таймс уикли» опубликовал большую статью про мое восхождение на пик Кэпитол и лавину в цирке Резолюшн. Статья должна была сопровождаться фотографиями, так что с моим другом фотографом Дэном Байером мы отправились на хребет Хайленд. День был ясный, Марун-Беллз была видна отлично, и я внимательно изучал возможные пути подъема. В интервью я сказал, что вряд ли состояние склонов позволит взойти на Беллз до окончания зимы, но теперь, пожалуй, взял бы свои слова назад. С хребта Хайленд, с высоты 3600 метров, я увидел, что главные лавины с Марун-Беллз идут по Белл-Корд — пятидесятиградусному снежному кулуару на восточной стене. Этот кулуар разветвляется на два, и каждое из ответвлений идет к своей вершине — Южной и Северной. Главным, что я высмотрел во время нашей фотопрогулки, было то, что лавины шли по этим кулуарам постоянно. Значит, есть немалая вероятность, что они скоро очистят этот маршрут от снега и он станет безопасным. Теплая, безветренная и бесснежная погода стоит уже несколько дней, еще пара дней — и этот путь будет проходим. Решив, что самым безопасным можно считать тот маршрут, с которого лавины уже сошли, я наметил восхождение через два дня.

В тот самый день, когда «Аспен таймс уикли» опубликовал статью «По ком звонят колокольчики»,[60] я прошел на лыжах четырнадцать километров от Марун-Крик и, бодро шевеля своими телемарками, достиг озера Кратер (высота 3100 метров). Непосредственно под кулуаром Белл-Корд я пересек плотный лавинный вынос шириной почти километр — наглядная иллюстрация того, что всю предыдущую неделю лавины сходили постоянно. В полвторого дня я дошел до того места, где планировал устроить лагерь, но в этот раз нужно было обратить особое внимание на безопасность стоянки. В поисках подходящего места я осматривал деревья на краю лавинного языка, и тут немаленький — метров триста в ширину — снежный язык волнами спустился через нижние увалы восточного гребня Южного Маруна в четырехстах метрах от меня. Я выхватил фотоаппарат и успел сделать несколько снимков того, как лавина перехлестывает через лес и огромное облако вырастает над долиной на полторы сотни метров. Звук удара — треск раскалываемых деревьев, рычание снега, который срывался с верхних скал и падал на двадцатипятиметровые стволы, — донесся до меня позже. Лавины могут нестись со скоростью до 160 километров в час, из-за снега их плотность вчетверо больше плотности воздуха, сила удара аналогична силе ветра, дующего со скоростью 650 километров в час. У сосен и елей не было ни единого шанса, так же как и у меня, попадись я на ее пути.

Ориентируясь на лавинные выносы, я поставил палатку среди деревьев, подальше от языка. Потом я начал обдумывать план восхождения. То, что лавина только что сошла, было для меня большой удачей, это означало, что с большой вероятностью в ближайшее время лавин в Белл-Корд не будет. Но, кроме лавин, шедших по кулуару, оставались те, которые сыпались в желоб непосредственно со стен. И левая, и правая стенки освещались солнцем, что сильно повышало опасность. На левую стену солнечные лучи попадали с восхода и до полудня, на правую — до вечера. Соответственно, правая стена уже почти очистилась от снега и представляла меньшую опасность, чем левая. Я изучил гору и понял, что минимальный риск будет перед самым восходом и около полудня, когда левая стена войдет в тень. После полудня правая сторона начинает сыпать, и я это видел своими глазами: пока я вечером сидел у палатки, с правой стены сошло три лавины.

В три часа утра я проснулся, надел теплую одежду, собрал воду и еду, застегнул на ногах ботинки, привязал к ним кошки. Съев овсянку и выпив белковый напиток, я вышел на лавинный язык в полчетвертого утра.

Через час я столкнулся с первой трудностью. Когда я исследовал склон предыдущим вечером, то обнаружил короткий крутой путь наверх через узкий кулуар. Этот кулуар примерно на высоте 3400 выходил в Белл-Корд, минуя широкий траверс направо по неплотному опасному снегу. Я начал подниматься по этому кулуару на передних зубьях кошек, подсвечивая путь налобником. Когда я был примерно на полпути к Белл-Корд, из чернильного неба выстрелил кусок льда и, ударяясь о стенки кулуара, просвистел мимо моей головы. Он летел с такой скоростью, что я успел уловить только вспышку в свете налобника. Ужас пробежал по жилам, но я продолжал подниматься, надеясь, что вслед за этим десятикилограммовым куском в гости не придут его друзья. Тем не менее парой минут позже еще одна ледышка на такой же бешеной скорости просвистела мимо моего правого плеча и с грохотом разбилась о правый борт кулуара. Убраться с линии обстрела следовало как можно скорее. Самым лучшим вариантом показался мне подъем около борта кулуара, так как куски льда почти не вылетали за них. К верхней части кулуар становился все круче, и наконец мой ледоруб уткнулся в твердый лед под фирном, напоминавшим по консистенции полистирол. Я посмотрел наверх и увидел двенадцатиметровый совершенно замерзший водопад, перегораживающий кулуар от стенки до стенки.