– А ты отдашь мне залог?

– Всему свое время, типа. Я хочу убедиться, што ты все сделаешь как надо. Как следует, типа. Я с тобой схожу в совет.

Ей так много хотелось ему высказать. Так много слов, жаждавших вырваться из нее. Ей хотелось, чтобы он испытал множество ужасных вещей. В первую очередь – чтобы он почувствовал себя как «ништо», потому что именно это он хотел внушить ей. Но сначала она должна была вернуть залог.

– Ага, так што врубай свой компьютер и садись за письма. Я не могу тут весь день стоять, милая.

– Компьютер? Ноутбук сломан. И нужен будет принтер.

Он не только читать не умел.

– Не вешай мне лапшу на уши, девочка. Я на тебя время трачу. Ты заработать хочешь, или будешь тут весь день тосковать? Нам работать надо, тебе и мне, чтобы эти пиявки от нас отстали.

– От нас? Это твоя проблема. Ты по счетам не платил.

– Тихо, девочка. Я сегодня не в настроении твое дерьмо выслушивать. Это все для меня большая неожиданность. Я этим всем очень расстроен.

– Я не обязана для тебя ничего делать. Но если ты вернешь мне сто шестьдесят фунтов, я помогу тебе. Деньги вперед, или забудь об этом.

Он мигом вскочил на ноги.

– Ага! Ага! Так, значит? – он осекся и посмотрел на потолок. Заскрипела кровать; в комнате над ними послышались шаги. Он потревожил свое капиталовложение.

Драч опустил взгляд на Стефани, но его глаза, похоже, не воспринимали ту, что стояла перед ним, как человека. Она была всего лишь вещью, раздражавшей его настолько, что он, казалось, готов уже был ее сломать. Чувство было взаимным. Он напоминал Стефани мачеху.

Она вытянула руку вперед.

– Сто шестьдесят. Залог. И я тебе помогу. Или я сваливаю через десять минут, и больше ты меня не увидишь.

– Драч, слабак, ты ей не ровня. Она тя в угол зажала, – сказал от двери Фергал. И подкрепил это заявление своим глубоким, неестественным смехом.

– О нем не беспокойся. Просто с мыслями собирается, – сказал Драч, когда они выходили из дома. Фергал спустился вслед за ними на первый этаж и занял позицию в тени, перед белым отблеском одинокой внутренней двери в конце коридора.

Драч направил Стефани к выходу, подталкивая в спину, а потом взял под локоть, когда они вышли на дорожку перед домом.

– У всех нас есть свои маленькие странности, типа, – сказал он, закрывая входную дверь.

Снаружи Драч продолжал держаться рядом с ней, не отводя своего лица от ее больше чем на несколько дюймов. Он как будто давал своим глазам, его главным орудиям обыска, допроса и запугивания, еще большее преимущество, внедряя их в личное пространство Стефани, и в итоге она едва могла вдохнуть так, чтобы не почуять его. Она давилась запахом его лосьона.

И что он напялил себе на голову? Вязаная перуанская лыжная шапка с прилепленным логотипом «Хелли Хансен» и похожими на паучьи лапы завязками, свисавшими вдоль его впалых щек. Жлобская шапка: она никогда не встречала человека, который носил такую и не был мудаком.

Когда он нацепил солнечные очки «Окли», она поняла, что это маскировка. Драч не хотел, чтобы его узнали. Она запоздала с этим выводом. Как и со всем остальным. Драч укрепил ее подозрения, сказав:

– Загляни-ка за кусты. Убедись, што на улице никого нет, ага? Кое с кем из местных я говорить не хочу.

«Например, с полицией?»

– Никого.

– Все чисто, да? Отлично. – Он отпустил ее руку. – Ты и сама знаешь, девочка, я не люблю тех, кто нос везде сует.

Открытое пространство и холодный воздух серой, пустой улицы рывком вернули ей полное осознание окружения и себя самой. Даже будучи так близко к спасению, она чувствовала, что ноги перестают ее слушаться по мере того, как отступает адреналин. Несмотря на все, что так недавно происходило в комнатах Маргариты и Светланы, за несколько минут до того, как они с Драчом вышли из дома, по большей части ее шок и тревога сосредотачивались на Фергале.

Сначала она опасалась, что это героин, кокаин или метамфетамин были виной тому, что лицо и общий вид Фергала трансформировались в нечто настолько запущенное. Но так быстро? Спустя всего несколько дней он выглядел еще более исхудалым и диким, чем в предыдущий и единственный раз, когда Стефани видела его на свету: в пятницу, в своей комнате. Не прошло и трех суток, а кузен Драча кошмарно переменился.

Как только он появился в дверях комнаты, она поморщилась от его вида, и от запаха, исходившего от абсурдно высокой фигуры, болтавшейся возле двери подобно огромному рыжему гиббону. Фергал скалил желтые зубы и выглядел бродягой, таким же неухоженным, как и дом, который он помогал превратить в бордель. Белки его глаз налились кровью, зрачки расширились; он накачался чем-то до полного одурения. Ребяческое возбуждение на его лице предупреждало, что он еще и не контролирует себя.

На нем была та единственная одежда, в которой Стефани его видела: коричневая куртка с капюшоном, джинсы и кроссовки, но теперь рукава куртки были по локоть перепачканы сажей или грязью, из драных манжетов торчали костлявые запястья и огромные ладони. Верхние суставы и ногти на пальцах обеих рук были черны. Он выглядел так, словно шарил под половицами или ползал по саду. Колени джинсов потемнели от высохших пятен. Кто-то – скорее всего, он сам – несколько раз вытер грязные руки о его бедра, перемазав ткань. Стефани надеялась, что состояние мужчины объясняется обещанным ремонтом в доме, но где его делали?

В то утро все опять изменилось, и так стремительно; теперь она оказывала им услугу, и ее невысокий статус в этом доме завис где-то рядом с вынужденным участием в преступной деятельности. Банкноты, составлявшие ее залог и надежно укрытые в кармане куртки, были тяжелы. Они украли деньги у Светланы и Маргариты.

«Просто сделай это и беги».

Но кто они такие? И кто такой этот Беннет? Адресатом всех писем, приходивших в дом, был некто отсутствующий, некто, не оплачивавший счета уже год. Беннет не был незаметным партнером по бизнесу, потому что Макгвайры не были бизнесменами ни в каком адекватном понимании этого слова; они только что начали торговать девочками, среди которых должна была оказаться и Стефани. Денег у них не было. Они были не более чем отчаявшимися, нечистыми на руку грызунами в доме, возможно, им не принадлежавшем.

Она вспомнила свой разговор с неприятным соседом: человек, которого называли только «он», возобновил отцовское дело. Дело оказалось проституцией. Дом был этим известен; у дома была история. Однако был ли «он» Драчом? Могли Драч с Фергалом унаследовать дом, а с ним и преступную деятельность? Но тогда у Драча должна быть фамилия Беннет, а не Макгвайр. Или они пользовались псевдонимами? Их ли это вообще дом? «Дом моей мамочки». Драч часто на это упирал, но он был лжецом, готовым сказать что угодно, лишь бы в его обман поверили.