– Что за мавны?

– Корабли большие, подобные вашему царскому галеасу.

– А, понятно. То есть ты думаешь, мы сможем не токмо купцов собрать, а еще и военные корабли прихватить? Богатая добыча…

– На мавнах по тридцать два ряда весел и больше двух с половиной сотен гребцов. И почти все они склавини, то есть славянские рабы.

– Понимаю, к чему клонишь. Помнится, лет восемь назад казаки Синоп уже брали…

– С тех пор турки изрядно усилили войско в крепости. Сторожатся ночных нападений. Султан дал горожанам хумаюн[32] на то, чтобы убить коменданта, если он удалится от крепости на расстояние пушечного выстрела. И потому тот не смеет отойти от крепости ни на шаг. В ее нижнем укреплении поставили пятьдесят капа-кулу[33], привезли много кантаров[34] пороха для больших и малых пушек. С тех пор каждую ночь вплоть до наступления утра по двести воинов-азабов со своими белюкбаши и чавушами[35] несут дозорную и караульную службу. И эта стража, оснащенная барабанами и рожками, постоянно выкликает: «Не дремлет стража внутри крепости», а от бойниц провозглашает: «Аллах един!», показывая, что Синопская крепость готова к бою.

– Ты когда там был в последний раз?

– Месяц назад.

– Можешь припомнить, сколько там было войск? Капа-кулу – с огневым боем? Азабы, как и в Кафе, – только с луками и ятаганами? Сколько их всего в крепости разом соберется?

– Думаю, большого войска там вовсе нет. Кого могли, увели для походов против ляхов и Азова.

– Тогда и думать нечего. Пойдем напрямик туда. Ты, Коста, продумай, чтобы в ночи к Синопу выйти. А там уж дело наше! Стены там не выше кафинских?

– Пожалуй, и ниже.

– Тем лучше. Мы лестницами запаслись в избытке – два десятка наготовили. На всех хватит! Выйдем на берег, подожжем какие сараи или дома и учнем из ружей палить без перерыву по бойницам и туркам на стенах, а кто ловчей – вверх полезут и в рукопашный! Одолеем супостата! Кораблей захватим и царю-батюшке приведем, добычи всякой. Опять же, освободим православных от полона! Сколько их там, как думаешь, Коста?

– В Синопе во всяком доме не по одному рабу. Самое малое несколько тысяч.

– Вот! А в Анапе что, там разве черкесов продают бусурманам. Но ничего, и до них доберемся!

– Славная выйдет драка! Чур, мои молодцы первые на приступ пойдут, как и уговаривались! – с загоревшимися от азарта глазами воскликнул Мишка Татаринов, рубанув ладонью по воздуху и едва не заехав по носу соседу.

– Тише ты, буян. Задор свой лучше для врагов прибереги, – угомонил его Федор. – Все решено. Стало быть, идем на Синоп!

– Кирие архигос мойрас, кавалер Панин, – почтительно обратился к полковнику Иерсмуза, не забывая поминутно отвешивать подобострастные поклоны. – Снизойди до ничтожнейшего из твоих слуг, выслушай его нижайшую просьбу.

Дворянин уже не в первый раз слышал от грека такое пышное обращение. Слова многоопытный и хитрый грек подобрал, как ему казалось, благозвучные для русского слуха. «Кирие» на их языке означает господин, а «архигос мойрас» – глава или предводитель эскадры, что весьма точно определяло статус самого Панина. Решив, что русскому военачальнику пришлось такое именование по сердцу, кормщик при подходящих случаях использовал его, чтобы добиться внимания и расположения своего начальника.

– Говори, Коста, – устало вздохнул Федор, радуясь про себя, что никто с легкой руки государя не зовет его «соленым полковником».

– Чтобы привести твои корабли до Синопа в срок и ошвартовать их в ночи без ущерба, мне нужны мои матросы, – сообщил кормщик. – Дозволь забрать их на борт.

– Что же ты раньше молчал? – едва не вскипел Панин. – Немедля тащи их сюда!

– Благодарю тебя, кирие… – расплылся в угодливой улыбке грек, но тут же замолк, наткнувшись на тяжелый взгляд стольника.

– Только помни, – проникновенно добавил Федя, – за каждого из них ты – ответчик! И если хоть один сбежит или еще как оплошает, спрошу с тебя! А уж если вред причинит…

– Как можно? – делано оскорбился грек. – Мы греки – люди честные, и если вы нам не доверяете, мы можем хоть сейчас…

– Нет, брат, – жестко усмехнулся стольник. – Попала собака в колесо, скули да беги. Теперь мы с тобой одной ниточкой повязаны. Уразумел?

– Понимаю, – судорожно сглотнул Коста.

– Вот и славно. Поэтому, если что надо, говори прямо сейчас. Ни перед отходом, ни в море, а теперь!

– Да, господин. Кроме того, что я уже сказал, ничего не нужно!

– Вот и славно.

– Только один вопрос. Какое жалованье я могу пообещать своим людям?

– Сто акче, – заявил Панин, после чего немного подумав, добавил: – И половинную долю добычи казака или ратника.

– Это щедрое предложение, кирие архигос. В таком случае от желающих отбоя не будет. Не в обиду будь сказано, но с тех пор, как ваш великий государь взял Кафу, у нас – христиан не было никаких прибытков, одни расходы. Нет-нет, я не жалуюсь, но… сколько людей можно набрать?

– Бери всех, что есть. Если в Синопе и впрямь столько кораблей, как ты рассказывал, нам понадобится много людей, чтобы привести их сюда.

– Будьте покойны, мой господин, при таких условиях люди найдутся. Заработок всем нужен, ведь нас море не только кормит, но и одевает, и обувает…

– Все, хорош! – прервал его уставший от потока восточных словес Федор, – времени в обрез, поспеши, сам говорил, что отплывать надо через час – не позже.

– Уже бегу! – еще раз поклонился грек и, будто молодой, со всех ног кинулся в порт.

С той поры минуло почти два дня. Эскадра Панина, поначалу шедшая вдоль берегов Тавриды на запад, достигнув мыса Сарыч, повернула на юг. Сам Федор отоспался вдосталь и теперь, стоя на корме своей флагманской галеры, изо всех сил вглядывался во тьму горизонта, в надежде разглядеть хоть что-то посреди черноты южной многозвездной ночи.

– Кирие архигос, видишь огонек? – уверенно, спокойно и негромко сказал стоящий у штурвала Иерсмуза, указывая рукой вперед. – Это маяк Синопа.

– Ни зги, – досадливо сплюнул Федор, чертыхнувшись про себя.

Спустя минуту, наведя подаренную царем подзорную трубу, он все же сумел рассмотреть крохотную светящуюся точку в черно-звездной дали.