Я понимала, чем эта книга привлекла Шарлотту Клингстоун: она отвергала амбиции. Это был проект ее ресторана: маленького, идеального ресторана для людей, безопасного места вдали от мирской суеты.

Теперь, когда закваска с Клемент-стрит вернулась в строй, пусть и таким прискорбным образом, мне нужно было бороться с другими ограничениями. Витрувианец работал изо всех сил, но его сил было недостаточно. Мне нужна была еще одна рука, но она не вписывалась в бюджет. Пока не вписывалась.

Поэтому я тоже встала к станку. Мы стояли плечом к плечу. Я смотрела, как работает Витрувианец, то и дело пытаясь копировать его идеальные оптимизированные движения. Ученик стал учителем.

Другие продавцы в преддверии открытия стали оставаться на Мэрроу-Фэйр на ночь — приносили спальники, раскладывали их в лимонной роще и ночевали прямо там. Я последовала их примеру.

Я просто перестала уходить — пожирала сверчковые печенья, рыбные такос и батончики Лембаса (кстати, они стали еще хуже — одновременно хрустели песком на зубах и липли к ним, но благодаря им мы держались на плаву). Я пила по десять чашек кофе в день. Когда Наза не было, я орудовала кофе-машиной сама, причем выпивала по четыре порции эспрессо за раз.

Я работала больше, чем когда-либо в «Дженерал Декстерити», но тут я пребывала в эйфории. Я больше ни о чем не думала, я ловила состояние потока и целыми днями жила в этом ритме: ела-пила-кормила закваску-замешивала тесто-пекла-ложилась спать. Пока я спала, Витрувианец работал.

Однажды утром я проспала. Думаю, когда я мчалась через вестибюль, вид у меня был довольно-таки постапокалиптический: растрепанные волосы, затуманенный взгляд, несвежая одежда в крошках сверчкового печенья.

Примчавшись на свое рабочее место, я обнаружила, что контейнер с закваской с Клемент-стрит опрокинулся, и из него к ведру с Королем Артуром тянется плотное длинное серебристое щупальце, гибкое и текучее. Витрувианец отступил назад и с опаской наблюдал за происходящим. На этот случай у него инструкций не было.

От этого зрелища сон разом слетел с меня.

Это было неправильно.

Я должна была остановиться. Я должна была понять, с чем имею дело.

Посреди ночи я осторожно вылезла из спальника. В здании было тихо и темно, и только из теплиц пробивался свет.

Без обуви, в одних носках, я направилась в лабораторию Джайны Митры. Перед собой я держала закваску с Клемент-стрит — я решила изолировать ее и поместила обратно в глиняный горшок.

Громоздкий секвенатор Иллюмина Гипер Цензус блестел пластиковым панцирем в темноте. Тихо мигала нить крохотных сигнальных огоньков. Иллюмина словно потирала руки.

Я стала шарить вокруг в поисках чашки Петри. Открыла одни из ящиков, обнаружила зреющие Лембас-батончики, закрыла. Открыла еще один. Вот они!

Джайна Митра взяла совсем чуть-чуть Горациевой слюны. Я обмакнула палец в горшок и стряхнула немного закваски в чашку. Я нажала на кнопку, Иллюмина открылась и выдала лоток вместе с порцией синего света из самого ее сердца. Я поставила чашку на лоток и снова нажала кнопку. Все было просто: кнопка была всего одна. Эта машина, которая умела взламывать код человеческой жизни, в обращении была проще не то что Фаустофена, а даже моей микроволновки.

Иллюмина проглотила лоток и зажужжала.

Я шепотом попросила прощения за устроенную бойню, потом села на пол и стала ждать.

Жужжание сменилось ритмичным трением, а затем визгом, потом все стихло.

Я собиралась взять информацию, полученную из Иллюмины, и хорошенько загуглить. Я наверняка нашла бы что-нибудь об этом организме — предупреждение. Противоядие.

Я ждала, когда машина просигналит, но сигнала не было.

Я бродила по спящему складу туда-сюда, держа перед собой горшок с закваской.

Я миновала владения Горация, поднялась и спустилась по пандусу, прошла по коридорам, которых никогда раньше не видела, и снова оказалась у задней двери, ведущей на крохотный пирс. Оттуда я направилась к сверчковой ферме. До меня доносился стрекот.

На сей раз я пошла до конца.

Сверчки жили в картонных таунхаусах с супертонкими сетками. Они шевелились, суетились, залезали один на другого, прыгали и стрекотали.

Интересно было бы послушать легенды сверчкового королевства.

С другого конца вестибюля до меня донесся тихий призывный звон.

Тем же утром, попозже, когда первый дневной свет уже пробивался сквозь стекло над лимонной рощей, я стояла на своем рабочем месте и лепила буханки, а Витрувианец замешивал тесто для следующей партии, когда до меня донесся стук каблуков Джайны Митры. Она шла ко мне.

Я начала было извиняться, но она взмахом руки прервала меня.

— Я не сержусь, — сказала она. — Нет, вообще-то сержусь. Надо было тебе просто согласиться, когда я предлагала помочь. Но неважно.

Я стояла перед ней, держа в руках кусок сырого теста.

— И что, на этом все?

Ее ноздри затрепетали.

— Нет, конечно!

Круги у нее под глазами казались темнее обычного. Она метнула мне на стол распечатку.

— Я никогда ничего подобного не видела.

Я узнала многоступенчатый каскад. Именно его я видела ночью на экране секвенатора, нашла совершенно непонятным, отправила на почту, утром изучила и снова нашла совершенно непонятным. Распечатка была исчеркана ярко-зеленым маркером — что-то было обведено в кружок, что-то подчеркнуто, а наверху, над диаграммой — крупная надпись «ВАУ!».

— Послушай меня, — сказала Джайна Митра. — Закваска — это колония организмов. Ты это знаешь, правда?

— Да, конечно, — я это знала от Эверетта Брума.

— Обычно в ней сосуществует два или три разных вида. Так мне сказали в лаборатории хлеба.

— В лаборатории хлеба?

— В Вашингтоне. Они молодцы. Ну, может, иногда четыре вида. А вот результат секвенирования твоей закваски. Ты это видела?

Я кивнула, Джайна Митра хмыкнула.

— Я чуть не закричала.

Она притянула к себе распечатку и достала из кармана халата зеленую ручку.

— Вот это, — она обвела самый широкий пик графика, — дрожжи. А это, — она обвела другой пик, — Lactobacillus sanfranciscensis, — она произнесла название очень четко. Эти, — она протанцевала ручкой по нескольким пикам поострее, — совпадают с перечисленными в «Обзоре микробиомных исследований». Их, конечно, куда больше четырех.

Она обвела в широкую рамку несколько низеньких пиков, сгрудившихся над горизонтальной осью графика.

— А эти — целая куча! — совершенно новые.

По-видимому, я недостаточно впечатлилась.

— В смысле, — продолжала она, — что в каталоге не найдено совпадений. Это само по себе не так уж странно: я тебе уже говорила, в моем кабинете куча новых организмов. Но вот что странно: что так много разных таксонов, известных и неизвестных, сосуществуют в довольно стабильном комменсальном сообществе.