Кошка задумалась над предложением. Цена была высока. Но хватит ли ей духу отказаться?

– Если я решу, что оно того не стоило, я не обязана ничего делать?

– Да. Но ты будешь связана своей честью.

– О чем мне ее спросить?

– Этого мы сказать не можем, – вмешался Родольф. – Просто поговорите.

Превозмогая омерзение, Кошка опустилась перед гробом на колени, взяла в ладони не холодную, но и не теплую руку и мысленно произнесла:

– Аэруго. Ржа, милая. Поговори со мной.

В голове загудел голос, слишком далекий и тихий, чтобы можно было разобрать слова.

– Можешь говорить громче? Твои слова будто доносятся из ужасного далека.

Снова голос, почти различимый. Кошка закрыла глаза и изо всех сил сосредоточилась.

Пол под ногами накренился.

Кошка открыла глаза и встала. Она находилась уже не в бельевой, но в просторном помещении с двумя изогнутыми бетонными стенами, третью стену целиком занимало огромное окно. Накрапывавший на улице серый зимний дождик оставлял на стекле косые полосы. Такого странного собрания, как здесь, Кошке видеть еще не доводилось. Они делали селфи и снимали друг друга на фоне огромного бронзового колокола с трещиной. Сплошные смертные – ни одного фея, гнома, хайнта или вообще представителя какой-либо другой этнической группы.

– Я знаю это место! – воскликнула Хелен. – Это мой мир. Я здесь была.

– Здесь меня заточили и привязали, – промолвил у Кошки за спиной лишенный всякого выражения сомнамбулический голос. – Видимо, шутка такая.

Кошка повернулась. Позади нее стояла полупрозрачная, будто бы плоть обратили в тень, Эхлоя. У ее трупа лицо было очень выразительное, а это казалось лишенным жизни и тоскливым.

– Не понимаю. Это храм какой-то? Эти люди что – поклоняются колоколу?

– Это Колокол Свободы, – пояснила Хелен. – Видишь трещину? Он считается символом свободы во всем мире. В детстве я сюда приезжала со школьной экскурсией. Колокол… Ой, погоди, поняла. Теперь вижу, в чем шутка. Тот, кто здесь ее заточил, настоящая свинья.

– Да, – сказала Эхлоя.

От внимания Кошки не ускользнуло, что она слышит Хелен.

В этот момент из толпы вприпрыжку выскочила смеющаяся маленькая девочка, за ней следом выбежала мать. Девчонка промчалась прямо сквозь Эхлою, а потом и сквозь Кошку, но тут мама крепко ухватила ее за запястье и, низко наклонившись, принялась отчитывать строгим шепотом, потряхивая для наглядности.

– Выходит, я на самом деле не здесь? – спросила Кошка.

– Не здесь.

– Мне сказали, я должна с тобой поговорить.

– Так говори.

«Вот тебе раз», – подумала Кошка. Нелегко придется.

– Ладно, расскажи мне: ты мертва? Или жива?

– Мертва, но мне закрыт путь к перерождению.

– Ясно.

Они надолго замолкли. Потом Кошка начала снова:

– Твоя сестра при смерти.

– Что она обо мне говорит?

Кошка хотела соврать, но поняла, что не может этого сделать.

– Она… Никогда тебя не упоминала.

– Ага. Значит, чувствует себя виноватой. Хорошо.

– Виноватой? В чем? Это она тебя убила?

– Как раз наоборот. В мой последний день не дала мне убить себя.

– Ладно, неожиданный поворот. Почему бы тебе просто не рассказать мне всю историю с самого начала?

– Как пожелаешь, – согласилась Эхлоя. – В то утро я проснулась счастливой, потому что во сне обрела решение всех своих проблем. Я надела лучшее летнее платье и съела чудеснейший завтрак: свежая клубника, салат из черники, малины, ежевики и смородины, спелая шелковица в сливках, клементины, манго и абрикосы, пирожные с крыжовником, блинчики с морошкой и взбитыми сливками, крем из дуриана, яблочные и айвовые ломтики в меду, гранатовые зерна россыпью, печеные джонаголды и поджаренные анжу[81], смузи из мандаринов и персиков, припущенный ревень с виноградом и сливами, клюква в сахаре, тоненькие дольки арбуза, мускатной дыни, канталупы, медовой белой, сладкой осенней, японской, зимней, креншо… Налопалась от пуза, как настоящая свинья! Так замечательно было не думать о лишнем весе. Потом быстро прочистилась, умылась, переодела платье и с песней вышла в вишневый сад. Была весна, и все цвело. Любимое место, любимое время года. Трудно придумать более удачный момент, чтобы вскрыть себе вены.

Я нашла местечко в тени и села. Рядом ползала гусеница пяденицы. Я дала ей взобраться на нож, который прихватила с собой, и, держа лезвие перед глазами, смотрела, как гусеница ползет по нему – от рукояти до кончика. А потом, с удивительной легкостью, перерезала себе вены.

Умирать от потери крови – дело гораздо более медленное и грязное, чем рассказывают. В теле столько крови, и вытекает она так медленно. Я чуть не спятила от скуки к тому моменту, когда наконец погрузилась в дрему. Знала бы – прихватила с собой книгу. Разумеется, не из любимых, ведь кровь попортила бы страницы. Что-нибудь в мягкой обложке. Но в итоге я все-таки заснула. Помню, еще подумала: «Ну вот и все».

Но нет. Мало-помалу я осознала, что слышу какие-то резкие повторяющиеся звуки, потом – что это кто-то лупит кого-то по щекам, потом – что лупят меня, и, наконец, – что лупит меня Нарцисса. Когда сестра поняла, что я в сознании, она радостно рассмеялась, поцеловала меня в губы и сказала: «Тебе не сбежать. Мы с тобой слишком похожи, и я знала, что ты попытаешься выкинуть что-нибудь эдакое. – Она оглянулась через плечо. – Делайте с ней что пожелаете».

Духохирурги вместе с железнодорожным чиновником подняли меня и отнесли в операционную. Из-за потери крови я была слабее котенка и никак не могла им помешать.

– Погоди. Стой. Теперь я совсем ничего не понимаю, – сказала Кошка. – При чем здесь духохирурги? Не говоря уж о железной дороге?

– Ты и правда не знаешь? Тогда придется объяснить. Как ты помнишь, в древности в основание моста или каменного здания живьем замуровывали жертву, чтобы строение не обвалилось. После изобретения железобетона и двутавровых балок необходимость в этом отпала, кроме разве что очень больших проектов. И даже так это устаревшая мера; как говорят инженеры, перестраховка… Но железнодорожные мосты соединяют три соседствующих мира – Фейри, Земь и Эмпирей. Расстояния между этими мирами таковы, что прочнейшие материалы держат не лучше паутинки и лунного света. Чтобы мосты не падали, нужны жертвы, и жертвы эти время от времени требуется обновлять. Таково проклятие Дома Сиринкса: каждого его лорда или леди по мере необходимости приносят в жертву.

– Как именно Дом Сиринкса подпал под это проклятие? – спросила Кошка.