«Смотри, Фишер, там «Аэрокобры». Подходи ближе и не отрывайся».

Однако русские уже заметили нас. Истребителей там штук 20. А нас только двое — прекрасная пожива. И не теряя времени, они бросились на нас. Они могли атаковать только сверху, так как мы летели буквально на уровне земли. Мы старались использовать каждую складочку, чтобы спрятаться от русских. Я не мог совершать резких маневров, так как больные ноги все еще не позволяли пользоваться педалями. Мне оставалось лишь менять направления полета, действуя ручкой управления. Подобная тактика недостаточно хороша при долгой погоне, если у тебя на хвосте висит истребитель, пилот которого неплохо знает свое дело. И мой стрелок, к сожалению, об этом знал. Я уловил панические нотки в голосе Ротманна:

«Они нас собьют!»

Я приказал ему заткнуться и начать стрелять, не тратя силы на болтовню. Он вскрикнул, когда по фюзеляжу что-то застучало. Наш самолет получил несколько попаданий сразу. Я не мог двигать педалями. Меня охватила слепая ярость, я даже потерял самообладание. Я слышал удары крупнокалиберных снарядов. «Аэрокобра» вооружена 37-мм пушкой вдобавок к 12,7-мм пулеметам. Как долго еще продержится мой верный Ju-87? Сколько минут пройдет до того, как он вспыхнет или вообще разлетится на куски? За годы войны меня сбивали раз 30, но всегда это делали зенитки и никогда истребители. Я тогда мог пользоваться педалями и маневрировал, как хотел. Это был первый и последний раз, когда истребители добились попаданий в мой самолет.

«Стреляй, Ротманн!»

Он не ответил. Его последними словами были:

«Пулемет заклинило… Ох!»

Теперь мой хвост остался без защиты. Иваны достаточно быстро заметили это и стали вести себя еще более агрессивно. Они атаковали меня сзади, справа и слева. Один самолет выполнил несколько лобовых атак. Я укрылся в узкой лощине, ширина которой едва превышала размах крыльев моей «Штуки». Русские стреляли совсем неплохо, и мой самолет получал одно попадание за другим. Шансы вернуться таяли с каждой минутой. Но совсем недалеко от нашего аэродрома в Яссах они прекратили погоню. Вероятно, у них кончились боеприпасы. Я потерял Фишера. Сначала он держался сзади и чуть сбоку от меня, а потом просто исчез. Ротманн тоже не знал, что с ним произошло. Он совершил вынужденную посадку или разбился? Я не имел ни малейшего представления. Гибель молодого находчивого офицера станет особенно тяжелым ударом для личного состава группы. Мой самолет весь изрешечен 12,7-мм пулями и получил 8 попаданий 37-мм снарядов. Ротманна больше нельзя считать надежной страховкой.

Из такого полета возвращаешься измотанный морально и физически, однако положение таково, что об отдыхе не может быть и речи. В новый самолет — и опять в воздух. Иванов нужно остановить. За этот день я уничтожил 9 танков. Очень тяжелый день. Во время последнего вылета мне пришлось напрягать глаза, чтобы отыскать танк. Это хороший знак. На мгновение я поверил, что нам удалось отразить главный удар противника. Одна пехота без танков не сможет наступать быстро.

* * *

Утром следующего дня разведка подтвердила мои предположения. Все было тихо, почти никакого движения. Когда я приземлился после первого вылета, на крыло моего самолета вспрыгнул молоденький летчик, дико размахивавший руками. Он поздравил меня с награждением Бриллиантами. Из ставки фюрера пришла длинная телеграмма. Кроме всего прочего, она запрещала мне летать. Часть слов молодого пилота утонула в реве мотора, но я догадался, о чем он говорит. Чтобы не выделяться среди остальных, я просто не пошел к руководителю полетов, а остался рядом с самолетом, пока его готовили к следующему вылету. В полдень генерал по телефону вызвал меня в Одессу.

Телеграммы с поздравлениями хлынули со всех сторон, даже от членов правительства Рейха. Мне предстояло выдержать тяжелый бой, чтобы получить разрешение продолжать полеты. Мысль, что мои товарищи готовятся к новому вылету, а мне приходится убывать в Одессу, бесила меня. Я чувствовал себя отщепенцем. Эта поездка за наградой расстроила меня донельзя и отравила все удовольствие от полученного ордена. В Одессе я не узнал ничего нового: все то же самое, причем то, что я слышать не желал. С отсутствующим видом я выслушивал поздравления. Мысленно я был со своими товарищами, которые были избавлены от подобной суматохи и могли летать. Я завидовал им. Мне следовало немедленно прибыть в ставку фюрера, где он лично вручит мне Бриллианты. После остановки в Тирасполе мы пересели на Ju-87. Если бы только Хенчель был со мной! Но сзади в кабине сидел Ротманн. Мы летели по маршруту: Фокшани — Бухарест — Белград — Кечкемет — Вена — Зальцбург. Не каждый день глава государства вручает награду офицеру в мягких летных сапогах. Но я был счастлив, что могу в них кое-как ходить, хотя это причиняло мне страшную боль. Подполковник фон Белов прибыл в Зальцбург, чтобы встретить меня, а Ротманн отправился на поезде домой. Мы договорились, что я захвачу его с собой на обратном пути через Силезию.

В течение двух дней я валялся на солнышке на террасе отеля «Берхтесгаденер», наслаждаясь кристально чистым горным воздухом. Наконец я немного отдохнул. Через два дня я стоял перед фюрером в роскошном зале его резиденции в Бергхофе. Он знал все мельчайшие детали моих приключений и поздравил меня с тем, что все кончилось так благополучно. «Если судьба так благосклонна к нам, значит мы многого добьемся». На меня произвели впечатление его теплота и сердечное радушие. Он сказал, что я сделал уже достаточно, поэтому он приказал запретить мне дальнейшие полеты. Фюрер объяснил, что великим солдатам совсем не обязательно гибнуть на поле брани. Нужно беречь их, чтобы они могли передать свой опыт новым поколениям. Я ответил, что откажусь принять награду, если она означает запрет далее водить в бой свою группу. Фюрер нахмурился, последовала неловкая пауза. Затем его лицо осветила улыбка.

«Ну, хорошо. Тогда вы можете летать».

Теперь уже и я не скрывал своей радости. Я представлял, как обрадуются мои товарищи, когда услышат, что я возвращаюсь. Далее мы говорили о новых системах оружия и положении на фронте. Фюрер сообщил мне, что сейчас идут испытания «чудо-оружия». Однако он добавил, что пока не следует переоценивать его эффективность, так как точность этих ракет пока еще слишком мала. Однако он добавил, что это не слишком важно, так как он надеется, что в будущем начнется производство надежных ракет. Более того, нам не следует рассчитывать на обычные взрывчатые вещества. Готовится нечто принципиально новое, гораздо более мощное. И когда мы применим все эти новинки, то война быстро завершится нашей победой. Фюрер сказал, что разработка новых систем вооружения находится уже на завершающей стадии, и очень скоро они начнут поступать в войска. Для меня все это было слишком неожиданно и сложно, я даже не мог себе все это четко представить. Лишь позднее я узнал, что новые ракеты должны были нести атомные боеголовки.

Это посещение ставки фюрера, как и все предыдущие, оставило глубокое впечатление. Из Зальцбурга я совершил короткий перелет в свой родной город Гёрлиц.

Участие в торжествах, организованных в мою честь, потребовали от меня больше сил, чем некоторые боевые вылеты. Как-то в 7 утра, когда я измученный лежал в постели, меня разбудил хор девушек, затянувший очередную осанну. Лишь с огромным трудом жене удалось заставить меня пожелать им доброго утра. Трудно объяснить людям, что человека, получившего самую высокую награду Рейха, совсем не радуют торжества и праздники. Я провел еще несколько дней в доме родителей в деревне, наслаждаясь приятной домашней обстановкой. Я слушал сводки с Восточного фронта и думал о солдатах, сражающихся там. Больше меня не держало в тылу ничто. Я позвонил Ротманну в Циттау, и на Ju-87 мы снова отправились через Вену и Бухарест на Восточный фронт.