– Передай Соне, что она не умрет. Клянусь, она непременно увидит свое «восходящее солнце»!

Прежде Арун никогда не видел опийной фабрики, хотя много слышал о том, что крестьян заставляют сеять и выращивать мак. То была тяжелейшая и неблагодарная работа. Мак требовал беспрестанного удобрения и полива, а чтобы получить каплю сырья, приходилось кропотливо и тщательно выскребать коробочки.

Выращивая мак вместо чечевицы, риса и овощей, крестьяне терпели большой убыток, но никто не смел ослушаться белых агентов, заставлявших местное население подписывать контракт с фабрикой, куда они были обязаны сдавать урожай.

Опийная фабрика занимала огромную площадь в шестьдесят акров; крытые железом строения сливались в сплошную массу и загораживали небо. Арун сразу заметил охрану – башни с часовыми и караульных вдоль высокого ограждения. Он приуныл: похоже, отсюда не сбежишь!

Его провели вдоль пакгаузов с готовым опием на сотни тысяч фунтов стерлингов, сараев с сухими стеблями и листьями, непригодными для производства, огромных баков с водой, роскошного бунгало управляющего. В воздухе белым маревом висела едкая пыль, от которой хотелось чихать и кашлять.

Наконец Аруна втолкнули в какую-то дверь, и у него тут же перехватило дыхание от ужасного зловония. Пахло жидким опием и грязными человеческими телами.

Десятки мужчин топтались в больших баках, полных вязкой жижи. Слышалось тяжелое дыхание людей, чавканье опия под их ногами, да еще надсмотрщики с палками в руках покрикивали на тех, кто, по их мнению, пытался отлынивать.

Сперва одуревший от вони Арун не мог ничего сказать, но потом его мысли завертелись с бешеной скоростью, и он обратился к охранникам:

– Послушайте, я знаю грамоту, могу говорить по-английски! Неужели для меня не найдется иной работы?!

Один из мужчин повернулся к другому:

– Может, отправить его на весовую или склад? Уж больно он ухоженный и чистый.

– Нет-нет, – возразил второй, – насчет этого парня даны очень четкие указания. Это приказ самой хозяйки! Он служил у нее в доме и что-то украл.

Его напарник усмехнулся.

– Если он такой идиот, тогда пусть в самом деле месит опий!

Когда к ним подошел один из надсмотрщиков, охранник сказал:

– За этим парнем смотрите в оба!

Надсмотрщик окинул Аруна с головы до ног.

– Такой долго не выдержит. Ему здесь нечего делать.

– Похоже, хозяйка отправила его сюда как раз для того, что бы извести.

Услышав это, надсмотрщик усмехнулся.

– Тогда другое дело! Это у нас быстро! А ну, снимай с себя все и полезай в бак!

Теперь, когда его глаза привыкли к полумраку, Арун разглядел, что топтавшиеся в баках люди были совершенно голыми. До пояса, а иной раз и выше их тела были измазаны опийным зельем. Едва ли им доводилось часто мыться, потому что в воздухе стоял крепкий запах пота.

Арун повернулся к своим палачам. Их глазами на него, казалось, смотрела сама смерть, но он не стал просить пощады. Он не доставит Флоре такого удовольствия!

Медленно стянув с себя одежду, он погрузился в опийную слякоть. Не только запах, но и ощущения были невыносимо мерзкими. Арун понял, что наряду с физическими тяготами ему придется испытывать и моральные муки.

Охранники ушли. Некоторое время надсмотрщик наблюдал за новеньким, а потом отошел.

– Если устанешь, можешь присесть на край бака, только ненадолго, – прошептал кто-то.

Только тут Арун заметил рядом с собой юношу примерно такого же возраста.

– Я выдержу, – сказал он.

– Тебе так кажется, потому что пока ты не растерял силы.

– Неужели вы работаете сутками?

– Скоро наступит перерыв. А потом будем месить до вечера. Вскоре у Аруна заныли ноги, тело будто сделалось ватным, а голова – невероятно тяжелой. Хотелось сесть, а еще лучше – лечь, не двигаться и ни о чем не думать.

Когда раздался удар гонга, мужчины принялись выбираться из баков. Многие пошатывались, их глаза казались остекленевшими, мутными.

Очень хотелось пить, но к баку с водой выстроилась очередь. Заговоривший с Аруном юноша стоял за ним. Повернувшись, Арун обратился к нему:

– А помыться можно?

– Сейчас – нет, только вечером. Но обычно воды не хватает.

– Нас накормят?

– Да, если это можно так назвать.

– Неужели нам придется есть прямо здесь? В этом зловонии?

– Нас не выпускают отсюда целыми днями. А поздно вечером провожают в бараки. На рассвете – опять на работу.

Напившись, Арун присел у стены. Раздавали какое-то месиво, и он невольно подумал: «Неужели тут даже кормят жидким опием?» Оказалось, это была чечевичная похлебка, отвратительная по вкусу и запаху.

– Такое и свиньи есть не будут, – сказал Арун, на что сосед ответил:

– Эта еще ничего! А во вчерашней кишели черви!

– Как тебя зовут? – запоздало поинтересовался Арун.

– Шанкар.

– «Приносящий удачу»?

– Об удаче здесь можно забыть.

– Как ты сюда попал? А другие люди? Наверняка не по своей воле? Я думал, в нашей стране уже нет рабства!

– Об этом лучше вечером. Кстати, мне бы хотелось знать и твою историю. Ты не похож на остальных.

– Скоро буду похож.

Перерыв закончился быстро, и пришлось снова нырять в сырец. Теперь Аруну было не до разговоров. Он не имел привычки к тяжкому и монотонному труду. День тянулся бесконечно, и Арун не мог представить, что таких дней в его жизни будет еще очень много. Несколько раз его огрели палкой – «за лень». Он все чаще присаживался на край бака, но, завидев надсмотрщика, тут же спрыгивал в жижу.

Наконец раздался удар гонга, означавший временное избавление. Пока Арун ожидал своей очереди напиться, другой бак, с водой для мытья, почти опустел, хотя каждый рабочий выливал на себя не более одного ковша.

Когда Арун зачерпнул жалкие остатки, вместе с водой в ковш попал мусор и… черви. Эту воду уже нельзя было пить, она протухла, и потому ее использовали для мытья. После им позволили надеть набедренные повязки – единственное, чем они могли прикрыть наготу.

Под наблюдением надсмотрщиков рабочие выстроились в колонну и направились к баракам, на ходу жуя испеченные еще утром, а потому успевшие зачерстветь чапати. Арун с наслаждением вдыхал вечерний воздух, пусть и насыщенный опийной пылью, но все-таки не зловонный.

Он ощущал себя грязным, у него не было ни гребня, чтобы расчесать волосы, ни мыльных листьев[74], ни веточки нима[75], чтобы почистить зубы.