кивнул. Он смотрел на нее, пока она смотрела на экран, нескончаемые варианты себя, казалось, она сбрасывала без усилий и неосознанно, каждая слущенная копия – предмет созерцательной красоты, непрерывно восполняла себя во мгновение ока – с тем, чтоб оказываться непрерывно новой. Должен быть какой-то незримый смотритель, кто таскался бы следом и собирал эти призрачные продукты линьки жизни, ни мельчайшей частицы которой не следует терять.

Ее глаза. Он едва мог вытерпеть их внимание.

– Скажи мне, мой маленький 007, а что именно этот славный господин делает с теми вот куколками мутантов-ниндзя?

Он понятия не имел.

– Наглядные пособия? – осторожно предположил он.

Фрея наморщила носик.

– Внимательней, пожалуйста. Лицо девушки. Переживает ли она радость? Учится ли чему-то новому? Нет, она просто терпит повторение одного старого грустного урока: мужчины – свиньи. Боюсь спрашивать, но это комедия или трагедия?

– Я смеялся, – признал он, пожимая плечами, беспомощный, низменный, презренный, да, я тоже. – Пару раз.

– Да, и это значит, что твой средний мудак будет кататься по полу, держась за бока, и пленка эта станет чудовищным хитом и заработает мне целый мешок денег, невзирая на тревожное количество блошиных укусов, которые у мистера Елдульки, похоже, на его обширной белой жопе. Могу я поинтересоваться о природе другой кассеты – трагедии?

– Э-э, наручники и, э… прочее.

– Приберегу на потом. – Она выключила телевизор. – Не пойми меня неправильно, Перри. Я очень ценю то привилегированное окно, что ты мне открываешь на определенные антропологические аспекты половой жизни современных дикарей, но, если честно, меня начинают беспокоить вредоносные воздействия. Вы, американцы, и без того такие неотесанные, сильно любите огрубляться еще больше. Здесь требуется столько образования, столько работы еще нужно проделать. Мне часто бывало интересно, а что если для совокупления было б необходимо, чтобы мужской орган был не твердым, а мягким – такой кашицей, хлюпающей, мягкой до того, что фу. Подумай-ка. Тогда б и сама форма мира коренным образом изменилась. Коренным буквально – вернулась бы к корням.

– Но я ж эту херню не режиссирую, – не согласился Перри. – Я тебе лучшее приношу, а выбор там не слишком-то обширен.

– Я знаю, знаю… – Когда она коснулась его голой руки, ткань тела озарилась. – …Не хотела критиковать тебя лично. Но та особая разновидность эротики, с какой ты постоянно сталкиваешься там, у себя, в доме ужасов, не помогает развивать здоровые воззрения.

– Но у меня бумажник сдулся.

– О да, великая американская беда – вреди другим, вреди себе, какая разница, только б счет в банке жирел? Чистая прибыль, чистая прибыль, только про нее и слышу, вымой ягодицы да садись на чистую прибыль. И вот мы в том единственном бизнесе, где это можно делать буквально. Помнишь, Перри, тот первый раз, когда ты меня навестил?

Как он мог забыть? В «Радужный мост» его в шутку привез Эрик, помощник Клока, с которым он познакомился на свадьбе двух личностей, ни одной из которых ни один из них вообще-то не знал, его ввели сюда, в святая святых, и тут его приветствовала величественная женщина в разлетающейся меховой накидке, очевидно сшитой из белых шкурок этих изобилующих под ногами кошек. («Из моих дорогуш! – воскликнула она впоследствии, потрясенная таким подозрением. – Зачем мне подобная пошлость?») Она была совершеннейшим олицетворением блондинки, даже волосы ее были до того театрально светлы, что выглядело так, будто кожа у нее на голове под давлением лопнула, взорвалась драматичными волокнами, которые модно взбили и уложили с муссом.

Он стоял перед нею, как рядовой на плацу.

– Ты хорошо сексуешь? – спросила она.

Ему не удалось понять. Она повторила вопрос.

– А… э, ну… конечно, наверно.

– Да, похоже, что сексуешь ты хорошо.

– Не жаловались, – исправно солгал он.

– Сними штаны.

– Прошу прощения?

– Боюсь, Перри, дальше я могу повторять уже сказанное не слишком долго, а потом мне станет скучно, скучно, скучно. Не желаю выглядеть неприятной. Я ощущаю, что тебе хочется снять ради меня штаны, поэтому будь так добр, снимай уже.

Даже брови у нее были светлые. Перри сделал, как велено, внутренне ежась перед бесстыжей наглостью ее пристального взгляда. Он и не знал, что у женщин в арсеналах есть такое оружие.

После удручающе протяженного изучения вынесли вердикт.

– Да, мы смогли б тебя применить, выглядишь ты вполне обычным.

Его заинтриговало, он был без гроша и не прочь порвать себе актерскую целку в нынешней постановке под названием «В ожидании кабельщика», но под софитами вся его живость увяла. Несколько дней спустя он предложил Фрее свой проект со скрытым камкордером, она восхитилась этой развратной изобретательности, и последние девять месяцев каждую пятницу он доставлял плоды своих «полевых исследований» к ее суматошному порогу.

Женщиной Фрея была замечательной, ее особый гений – в осознании необычайной преобразующей силы видеокамеры, «самой действенной эротической игрушки, придуманной до сих пор», и ее потенциала как орудия освобождения. На официальных футболках «Клевой кошки» изображался камкордер над девизом «IN HOC SIGNO VINCES»[70]. Ее поразительный успех основывался на методично зарабатываемой высокой оценке все более значительной доли героев демократии, простого народа, средних джейн и джо (да пребудут эти референты вечно обратными), кто бурно приветствовал ее виляющую проходочку до намасленного шеста «бизнеса» от «безымянной дырки» – как типично замечал какой-нибудь типичный сосисочный оператор – в раннем дрочфесте для мотелей к суперзвездному царствованию в заголовках афиш прибыльнейшего киносериала в истории промышленности взрослого видео. (Перри, само собой, обладал полным комплектом коллекционного издания, переплетенного в латекс.) Поэтому, когда она удалилась от активного исполнения, поклонников у нее осталось достаточное число, так что производственные средства легко добывались на запуск ее собственных видео, жаркого наслажденья с «женской точки зрения», измышленные специально для пар, мужчин и женщин вместе, а не просто для обычной бородатой половины полового уравнения. Цель ее – удалить с поля стереотипный секс для стереотипных мужчин с замедленным развитием – постепенно преобразовалась в праздник обычных людей, ее поклонников, которых поощряли покупать, брать напрокат, заимствовать оборудование и записывать на пленку себя, записывать своих друзей, раскрепощать спальню, раскрепощать квартал, ибо здесь теперь был секс не только в том стиле, в каком им занимались соседи, но и самим этим сексом занимались соседи: партизанская панковская эстетика, переведенная в игру голышом, – сливки любительского предприятия запечатлелись в прибыльной линейке Фреи «Домашние пряности», кавалькаде телесных типов от качков до поросят с половыми атрибутами всех размеров и очертаний, в подлинном портрете Америки в игре.

Конечно, некоторую долю этих так называемых «рукоблудств» выполняли подсадные: такие сцены сама Фрея режиссировала и снимала как нелегальные уроки одобренной самой