чем в тайге… — сказала она, невидящим взглядом уставившись в окно. А через некоторое время вернулась в реальность и повернулась ко мне: — Что касается домика… Знаешь, три последних дня меня мучило желание наплевать на все и вся, улететь в Дагомыс и провести в том домике хотя бы день и две ночи. Но бросать тут Язву, занимающуюся моими делами, было бы крайне непорядочно, и я молчала. А сегодня у нас встреча с Нелюбиными.

— Можем улететь завтра днем… — предложил я. — Да, меня плющит от отсутствия информации о происходящем в Зоне, но на ближайшие несколько суток мы все равно привязаны к Большому Миру. Да и от присутствия на коронации, слава богу, отбоярились, а торчать в четырех стенах и жить одной игрой со смертью порядком надоело.

На самом деле я радовался возможности жить игрой со смертью, так как все остальное время ломал голову, размышляя о будущем, в котором рядом со мной будет находиться Дарья Ростиславовна. Причем в роли «ни на что не претендующей женщины». Но признаваться в том, что мне не по себе, было глупо, поэтому приходилось находить другие, менее болезненные темы для разговора. Что, как правило, удавалось. Вот и в этот раз Долгорукая благодарно дотронулась до моего предплечья, пообещала организовать билеты через незаменимую Шахову и потерялась в новеньком комме. А я сосредоточился на управлении автомобилем, так как столичный траффик был для меня слишком насыщенным даже в выходные, а в пятницу во второй половине дня казался сущим кошмаром.

Как и следовало ожидать, Язва пообещала, что мы улетим на моря на том рейсе, на котором захотим, и не на шутку обрадованная Дарья начала… учиться расслабляться. Сначала сдвинула сидение до упора назад, опустила спинку градусов до тридцати, скинула кроссовки, поставила правую стопу на сидение и украдкой посмотрела на меня. Потом сообразила, что кто-кто, а я даже не подумаю ей что-нибудь запрещать, и «осмелела»: покопалась в ИРЦ, нашла радиостанцию с подходящей музыкой и начала экспериментировать с громкостью. А когда заметила, что я отбиваю забойный ритм, постукивая по рулю, добавила басов, легла, закинула ноги на переднюю панель и закрыла глаза. Правда, от силы через минуту почувствовала небольшой дискомфорт и «забрала» мою руку, зато балдела всю оставшуюся дорогу. Судя по тому, что я чувствовал через щуп, по полной программе. А когда сообразила, что мы как-то уж очень долго стоим, открыла глаза и поняла, что мы уже в гараже, нехотя вырубила ИРЦ и криво усмехнулась:

— Ты не поверишь, но я так не отдыхала лет с пяти. Ибо «уважающей себя дворянке невместно терять лицо даже наедине с самой собой»!

— Наедине с самой собой терять лицо действительно невместно. Ведь камер вокруг видимо-невидимо! — «хмуро» подтвердил я, сделал небольшую паузу и улыбнулся: — А в моем присутствии отрывайся так, как требует душа!

— Подколол… — признала она и «злобно» прищурилась: — Отомщу. Но как-нибудь потом. А пока отведи-ка меня домой: хочу взять что-нибудь вкусненькое, завалиться на кровать и раствориться в музыке… до звонка Язвы.

Заканчивать фразу не стала, чтобы лишний раз не расстраиваться. Но я и без этого знал, что она всеми силами старается не думать о предстоящей встрече с Нелюбиными, так как боится ухнуть в воспоминания и сорваться. Поэтому согласно кивнул, вылез из машины, обошел массивный капот и поухаживал за дамой.

Пока добирались до квартиры, выяснял, что этим вечером входит в ее личный список вкусненького, и задержался в гостиной, чтобы заказать доставку всех восьми пунктов. А минут через двадцать, встретив и разгрузив прилетевший дрон, выдернул из первого попавшегося шкафчика стеклянную полку, назначил ее подносом, разложил по нему «добычу» и пошел на грохот басов. Там — в гостевой спальне, которая нравилась Даше намного больше любовного гнездышка Язвы — был пойман и уложен на кровать. И, привычно выпустив щуп, укоризненно посмотрел на наставницу.

— Расслабляться в гордом одиночестве у меня пока не получается… — проартикулировала она, поставила мне на грудь тарелку со свежими ягодами и дольками манго, приглушила громкость ИРЦ, легла рядом, взяла вилку и… грустно улыбнулась: — До сих пор не решила, надо показываться Нелюбиным или нет. С одной стороны, я не посторонняя, а значит, смогу оттянуть на себя хоть часть горечи их утраты. С другой… с другой лгать в глаза этим девочкам я просто не смогу, значит, скажу, что Ринка погибла вместо меня. А эта мысль…

— Даш, не говори глупости! — возмущенно воскликнул я. — ЭТИ девчонки возненавидят НЕ ТЕБЯ, а Мстислава, который УЖЕ ПОЛУЧИЛ ПО ЗАСЛУГАМ, умерев от ТВОЕЙ РУКИ!

— Разумом понимаю, но сердце все равно не на месте… — вздохнула она и была вынуждена открыть рот. А после того, как взяла губами протянутую ежевику, шарахнула через щуп каким-то странным сочетанием чувств.

Я спросил, о чем она только что подумала, выслушал исчерпывающий ответ и выполнил немудреное желание: лег на левый бок, позволил женщине вжаться в меня спиной и обнял. Когда почувствовал, что теперь Долгорукой стало уютно, подтянул поближе тарелку со вкусняшками, вооружился вилкой и отправил по прежнему адресу самую большую клубнику…

…Лариса Яковлевна привезла к нам сестер Нелюбиных ближе к десяти вечера. Де-юре пригласила к себе и ничего не сказала о «сюрпризе», так что встреча прошла… сложно: перешагнув через порог квартиры и увидев в прихожей меня и «какую-то бабу», девушки побагровели от ярости, сжали кулаки и холодно процедили каждая свое:

— А ты, значит, выжил?!

— С глаз долой — из сердца вон?!

— Зайдите в прихожую, закройте дверь и ИЗВОЛЬТЕ ДУМАТЬ перед тем, как ГОВОРИТЬ!!! — прошипела Долгорукая, оскорбившись до глубины души.

Ее голос узнала только Катя — вытаращила глаза, нервно сглотнула, сообразила, что Женя еще тупит, рывком втянула ее в квартиру, с грохотом захлопнула тяжеленную створку и, смертельно побледнев, пролепетала:

— Теть Даш, это вы?!

— Я!!!

— Но почему в таком образе?!

— Не от хорошей жизни… — угрюмо буркнула Бестия, взяла себя в руки и скомандовала: — Марш в гостиную — буду вправлять вам мозги!

Нелюбины вцепились друг в друга, так как пребывали в глубочайшем шоке, и на подгибающихся ногах поплелись за Долгорукой. Через считанные мгновения бок о бок сели на диван и сложили ладошки на бедрах. А затем прикипели взглядами к ее лицу.

Я тоже смотрел во все глаза. Только на них: с момента расставания в аэропорту Дагомыса сестры потеряли килограммов по десять-двенадцать, страшно осунулись и повзрослели. Само собой, в самом худшем смысле этого слова. А еще в глазах девчонок пропала жизнь, лица