Тогда я обратился к неисчерпаемым ресурсам в области иррационального. Если бы Ваша красивая и загадочная соседка-американка была бы здесь, — можете не сомневаться, — я бы прибег и к ее подозрительным услугам; я крутил столы, я носил кольца с особенными камнями, я вшивал в складки своей одежды магниты, ногти повешенных и крохотные флакончики с травами, семенами, раскрашенными камешками; я консультировался у всевозможных колдунов, лозоходцев, ясновидцев, гадалок, прорицательниц: они бросали кости, они сжигали фотографию Вашей дочери в белой фарфоровой тарелке и разглядывали пепел, они натирали левую руку листьями свежей вербены, они клали жёлчные и почечные камни гиены под язык, они рассыпали муку по полу, они составляли бесконечные анаграммы из имен и псевдонимов Вашей дочери или заменяли буквы ее фамилии на цифры, стараясь дойти до числа 283, они рассматривали пламя свечи сквозь вазы с водой, они бросали в огонь то крупинки соли, прислушиваясь к треску, то семена жасмина или веточки лавра, разглядывая дым, они вливали в наполненную водой чашу белок яйца, только что снесенного черной курицей, свинец и расплавленный воск и изучали образующиеся фигуры; они жарили овечьи лопатки над раскаленными углями, подвешивали к веревке решето и его раскручивали, рассматривали молоки карпов, черепа ослов, рассыпанные по кругу семена, склевываемые петухом.

Одиннадцатого июля тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года наступила неожиданная развязка: один из наблюдателей, которых я отправил в Лединьян и которые, — несмотря на смерть графини де Бомон, — продолжали вести наблюдение, позвонил мне и сообщил, что Элизабет прислала в мэрию письмо с запросом справки о гражданском состоянии. В обратном адресе она указала какую-то гостиницу в Оранже.

Было бы логично, — если после всего случившегося еще позволительно взывать к логике, — воспользоваться такой удобной возможностью и окончательно разрешить эту безвыходную ситуацию. Мне достаточно было достать хранящееся в ножнах из зеленой кожи оружие, которое за три года до этого я решил сделать орудием своей мести — похожий на опасную бритву, но куда более острый походный скальпель с роговой рукояткой, которым я научился владеть в совершенстве, и нагрянуть в Оранж. Вместо этого я неожиданно для себя самого приказал своим людям лишь найти Вашу дочь и не выпускать ее из поля зрения. Кстати, в Оранже они ее упустили, — указанной гостиницы там никогда не было; Элизабет, придя на почту, сказала, что ошиблась, и почтовый работник отдела возврата нашел и вручил ей письмо из мэрии Лединьяна, — но спустя несколько недель обнаружили ее в Балансе. Именно там она вышла замуж за Франсуа Брейделя, в присутствии двух свидетелей, которые были приятелями, работавшими с ее супругом на стройке.

В тот же вечер она и ее муж покинули Баланс. Они наверняка заметили, что за ними ведется слежка, и больше года пытались от меня ускользнуть; они делали все, что было в их силах: придумывали ложные следы и зацепки, шли на уловки и ухищрения, скрывались в гнусных меблированных комнатах, ради выживания соглашались на самую жалкую работу и устраивались ночными сторожами, мойщиками посуды, сборщиками винограда, мусорщиками. И все же с каждым днем, благодаря четырем детективам, чьими услугами я еще мог пользоваться, кольцо вокруг них сжималось все теснее. Раз двадцать мне предоставлялась возможность безнаказанно убить Вашу дочь. Но всякий раз под тем или иным предлогом я эту возможность упускал, как будто за эти долгие годы преследования я забыл, ради чего поклялся преследовать: чем легче я мог утолить свою месть, тем больше мне это претило.

8 августа 1958 года я получил письмо от Вашей дочери:

Мсье,

я всегда знала, что Вы сделаете все возможное, чтобы меня найти. В тот самый миг, когда Ваш сын умер, я поняла, что вымаливать милость и жалость у Вас, равно как и у Вашей жены, совершенно бесполезно. Известие о ее самоубийстве дошло до меня через несколько дней, и я уже не сомневалась, что Вы будете всю жизнь за мной охотиться.

То, что я лишь интуитивно чувствовала и чего опасалась сначала, подтвердилось в последующие месяцы; я прекрасно отдавала себе отчет в том, что Вы почти ничего обо мне не знаете, но была уверена, что Вы сделаете все возможное, чтобы максимально использовать те скудные данные, которыми располагаете; так, однажды на улице Шоле мне подарили пробный флакон духов, которые у меня были в тот год в Англии, и предложили ответить на вопросы анкеты, я инстинктивно почувствовала ловушку; через несколько месяцев я прочла в одном объявлении, что для сопровождения археологов требуется молодая женщина, хорошо говорящая по-английски, и поняла, что Вы знаете меня лучше, чем мне представлялось. С этого момента моя жизнь стала постоянным кошмаром: мне казалось, что за мной все, всегда и везде следят; я подозревала всех без разбора — обращающихся ко мне официантов, обслуживающих меня кассирш, покупателей в мясной лавке, которые меня ругали за то, что я влезала без очереди; меня отслеживали, выслеживали и преследовали таксисты, полицейские, мнимые бродяги, разлегшиеся на скамейках в сквере, продавцы каштанов, распространители лотерейных билетов, разносчики газет. Как-то вечером, в зале ожидания на вокзале в Бриве я не сдержалась и набросилась с кулаками на мужчину, который меня пристально разглядывал. Меня арестовали, отвели в участок и лишь каким-то чудом не отправили в сумасшедший дом: молодой человек и дедушка, присутствовавшие при этой сцене, выступили поручителями и предложили мне поехать к ним: они жили в Севеннах, в заброшенной деревне, где восстанавливали разрушенные дома. Там я прожила почти два года. Мы жили там одни, три человека, два десятка коз и кур. У нас не было ни газет, ни радио.

Со временем мои страхи рассеялись. Я убедила себя в том, что Вы отказались от своего плана или умерли. В июне 1957 года я вернулась жить среди людей. Какое-то время спустя я познакомилась с Франсуа. Когда он сделал мне предложение, я рассказала ему всю свою историю, и ему не составило труда убедить меня в том, что я выдумала эту постоянную слежку из чувства вины.

Я постепенно избавлялась от подозрительности и даже рискнула, забыв о всякой осторожности, попросить в мэрии справку о своем гражданском состоянии, необходимую для регистрации брака. Полагаю, это была одна из ошибок, которую Вы, притаившись в своем углу, от меня как раз и ждали.

С тех пор наша жизнь превратилась в непрерывное бегство. Целый год я полагала, что еще сумею от Вас ускользнуть. Отныне я знаю, что это невозможно. Удача и деньги были и всегда будут на Вашей стороне; бесполезно рассчитывать, что однажды я сумею обойти расставленные Вами сети; не менее наивно надеяться, что Вы перестанете меня преследовать. В Вашей власти меня убить, и Вы считаете, что имеете на это право, но Вам больше не удастся заставить меня бежать: отныне мы все — мой муж Франсуа, недавно родившаяся дочь Анна и я — будем жить в Шомон-Порсьене, в Арденнах. Я буду ждать Вас безмятежно.

Больше года я запрещал себе подавать любые признаки жизни; я распустил всех нанятых мною детективов и следователей; я заперся в своей квартире и почти никуда не выходил, питался лишь имбирными пряниками и чаем в пакетиках, постоянно поддерживая себя с помощью алкоголя, сигарет и таблеток макситона в лихорадочном состоянии, которое порой сменялось фазами полного оцепенения. Уверенность в том, что Элизабет меня ждала, каждый вечер засыпала, думая, что, возможно, не проснется, каждое утро целовала дочь, почти удивляясь, что все еще живет, понимание того, что отсрочка являлась для нее ежедневно возобновляемой пыткой, иногда переполняли меня мстительным упоением; восторженное злорадство от ощущения всесилия и всемогущества иногда повергало меня в состояние беспредельной подавленности. Целыми неделями, днем и ночью, не в силах спать больше нескольких минут подряд, я ходил по коридорам и комнатам своей пустой квартиры, посмеивался или плакал навзрыд, представляя, как вдруг оказываюсь перед ней, катаюсь по полу и вымаливаю у нее прощение.