– Спи, – просто сказал он.

И я соскользнула в эти руки и в темноту.

Пауль Орман

Он прижимал ее к себе: спящую, горячую после неги оргазма. Рыжие волосы стекали по рукаву его рубашки, стелились по покрывалу, и он не удержался: коснулся прядей кончиками пальцев, повторяя их раскаленную нежность. То, что произошло, больше напоминало помешательство, да помешательством это и было.

Днем, когда Шарлотта лежала в его мастерской, растянутая на темной зелени покрывал, оплетенная веревками, обнаженная, с высоко вздымающейся грудью, потемневшими от прилива крови сосками и слегка разведенными бедрами, он ни о чем не мог больше думать. Ни о чем, ни о ком, только о мгновениях, когда она будет кричать под ним. Кричать его имя, но вместо этого услышал: «Разве что в страшном сне».

И это ударило сильнее, чем он мог представить.

Впрочем, тогда он даже представить не мог, что она не играла. Фальшивая невинность обходится дорого, должно быть, поэтому ему так хотелось увидеть ее истинную суть. Порочную, темную, тщетно упрятанную под вуаль напускной морали, скромности и сомнительных принципов, но…

Она действительно оказалась невинна.

В ту минуту, когда Шарлотта испуганно вскрикнула, что-то внутри перевернулось. Разорвать пространство и шагнуть в мансарду было делом нескольких секунд. Даже сейчас он не мог отвести от нее глаз: от груди – грубая ткань, влажная от пота, облепила упругие полушария. От приоткрытых губ, с которых срывались стоны, от бьющейся на шее жилки. Он до сих пор помнил мягкость и жар ее кожи, пульсацию под пальцами. Сходил с ума от этих умопомрачительных ощущений, от вида Шарлотты, выгибающейся под откровенными ласками.

Подол сорочки был бессовестно задран, открывая изгиб бедер, и он потянул его вниз. Медленно, дюйм за дюймом, глядя на тень от ресниц на щеках.

Невинна.

Осознание этого отозвалось странной, невыносимой и давно забытой гремучей смесью. Смесью чувств: опасных и темных, выворачивающих наизнанку годы спокойствия и контроля, сквозь которые не удавалось пробиться никому. Никому, кроме этой девочки, которую он сейчас прижимал к себе. Знал, что находиться рядом нельзя, но все равно продолжал удерживать на руках.

Забившаяся под стол кошка смотрела на него, не мигая. Сверкающие глаза отливали зеленью, напоминающей суть его изначальной магии. Магия искажений – непостижимая, непознанная и могущественная, равных которой нет и не было в мире. Сочетающаяся с любой другой, на которую, как на нить, можно нанизывать бусины заклинаний армалов или гааркирт, создавать пространственные разрывы и переходы из одной точки пространства в другую, боевые хлысты или смертоносные молнии. Магия, которую мааджари использовали для раскрытия своих умений и обретения могущества. Современников, которые способны ее подчинить, он мог пересчитать по пальцам руки. Магия, противостоять которой способна, пожалуй…

Только вторая сторона его силы.

Сила хэандаме.

Антимагия, золотая мгла, как ее называли в древности – за солнечное сияние в глазах и золотистую дымку, прикосновение которой способно поглотить и выжечь силу из любого, даже самого могущественного мага. Так случилось с его отцом, хотя двенадцать лет назад сильнее Симона Эльгера в мире никого не было. В мире, который отец собирался изменить, встав во главе одной из самых развитых стран, Вэлеи. Герцог де ла Мер готовил переворот и собирался вернуть магии утраченное – абсолютную власть, на которую посягала наука. У отца получилось бы все, и даже больше, если бы он его поддержал.

Если бы он его поддержал, мира, который известен всем, уже бы не существовало, но на мир ему, по большому счету, было плевать.

Если бы он его поддержал, Тереза сейчас была бы мертва.

Мысль о ней заставила разжать руки, опуская Шарлотту на подушку. Здесь, в этой убогой мансарде было отчаянно холодно, поэтому он подтянул покрывала повыше, закутывая ее. Коснулся ладонью щеки и зацепился взглядом за темную ленту шарфа. Который сполз в сторону, частично забившись между изголовьем и жестким матрацем.

Шарф пах пряностями и солнцем.

Точно так же пахла оберточная бумага, лежавшая на столе рядом с засохшими цветами. Наверняка в точности так же.

Подарочек Ирвина.

В душе шевельнулась тьма – изначальная, яростная, злая, и он поспешно поднялся. Слишком велико было искушение разодрать клятую тряпку в клочья, швырнуть на пол и уйти. Вместо этого он лишь сжал кулаки, вспоминая уроки под водопадом. Хлещущие тело ледяные струи, всей тяжестью вбивающие в каменистое дно. Острые камни впивались в ступни, но даже они немели под усилиями горной реки, холод сковывал не только тело, но и разум. Усмиряя, подавляя, сдерживая бурлящие внутри безумие, ярость, отчаяние.

Когда перед глазами стояла только она одна: Те-ре-за.

Его наваждение, проклятие и спасение. Женщина, изменившая его жизнь, женщина, вернувшая его к жизни. Жена его ненавистного брата, Анри Феро. В прошлом изгнанного графа, теперь начальника Вэлейской разведки и одного из самых влиятельных людей в стране.

Тереза никогда не была его, но Шарлотта…

Эта девочка будет принадлежать ему. Только ему, а если Ирвин Лэйн попытается встать у него на пути…

Движение руки – и пространство разошлось рваной раной. Он шагнул к себе, не оборачиваясь и не оглядываясь. Лишь оказавшись в комнате, когда магия запечатала разрыв и отрезала его от Шарлотты, от шарфа, от запаха пряностей, с силой ударил кулаком в стену. Бил снова и снова, до отрезвляющей боли, до сбитых костяшек, до мгновения, когда из-за двери донеслись шаги.

Негромкий стук раздался в ту же минуту, но его ответ прозвучал уже привычно холодно и безэмоционально.

– Входи, Тхай.

Иньфаец шагнул в спальню и протянул конверт с гербовой печатью.

– Привезли, пока вас не было. Просили передать незамедлительно и дать ответ до утра.

Даже не вскрывая его, он знал, что внутри. Бумаги на возвращение Шато ле Туаре, земель и титула, восстановление прав. Вэлее нужен новый герцог де ла Мер. Маг, сила и влияние которого поддержат страну и корону, особенно сейчас.

Четвертый пакет за несколько месяцев, только первый он вскрыл.

Вскрыл и здорово посмеялся над жизнью, которая швырнула к его ногам все, до чего ему больше нет никакого дела.

– Ты знаешь ответ, – бумаги отправились за спину, и, окутанные зеленым пламенем, вспыхнули прямо в воздухе. На пол упала оплавленная клякса печати, проследив за которой, иньфаец нахмурился.

– Могу я сказать, Пауль? Как друг.

Он молча встретил взгляд темных глаз.

– Не отказывайтесь. Вы же знаете, от судьбы не уйти.

– Свою судьбу я выбираю сам.

Тхай-Лао склонил голову и вышел, а он яростно рванул шейный платок, стянувший шею ошейником.