Вероника подозрительно посмотрела на пирожок.

– Ты вез их оттуда?

– Нет, конечно, попросил сделать похожие в нашем русском ресторане. Может, они получились не такими вкусными, что думаете? Говорят, что скоро у нас в Париже откроют кондитерскую «Пушкин».

Дядя еще долго и подробно рассказывал о Москве и фестивале, но Лиза унеслась мыслями в детство, где остался ее Пушкин, как забытая на выброшенной новогодней елке блестящая игрушка. Детство давно прошло, праздник кончился, но маленькое сияющее чудо осталось с ней на всю жизнь. Вдруг ей стало грустно, она вспомнила маму и Асю, их старую квартиру, комнату без окон.

«Может, действительно пора навестить родные места, – подумала Лиза. – Посмотреть на памятник, который установили на маминой могиле по макету друга семьи – известного скульптора, показать детям родной город, в котором так много французского. Надо только пересилить ночные страхи, в которых постоянно застреваешь и никак не можешь оттуда уехать – то обратных билетов нет, то на самолет опоздала, то пожар, то наводнение. Просыпаешься в холодном поту. А иногда еще хуже – бежишь за поездом, в котором уезжает кто-то очень родной и близкий, а ты не можешь его догнать, остановить. Споткнувшись, падаешь в грязь. Лежишь не в состоянии встать, даже пошевелиться, потому что пьяная и больная. Платье на тебе в клочья изодрано, а под ним нагота. Все нараспашку – подходи, бери. И подходят, и берут – страшно и больно».

Лиза встряхнула головой, отогнав ужасную картину, выстрелившую из подсознания. Резко зазвонил телефон. Дядя взглянул на определитель и, убедившись, что номер незнакомый, дал возможность звонившему записать сообщение.

– Потом прослушаю. После каждой поездки столько звонков! И хроникеров этих чертовых развелось, а вопросы у них все дурацкие. Больше всего их заботит, почему я после смерти Жаннет так и не женился. Какое ваше собачье дело! Все, пардон, рядом дети. Погорячился.

Пока они ели, потом смотрели фотографии с видами Москвы, телефон звонил много раз. Лиза всякий раз вздрагивала. Ей все время казалось, что звонят ей, но не могут дозвониться, чтобы сообщить о беде, случившейся с Этьеном в дороге. На сердце было неспокойно. Ближе к вечеру она созвонилась с мужем и, удостоверившись, что с ним все в порядке, почти успокоилась.

– С чего это я вдруг? Все ведь нормально, надо детей укладывать.

Через пару дней ей позвонил дядя. Он подробно разбирал ее последнюю работу и, в целом одобряя, сделал много замечаний по контрапункту. Лиза записывала его рекомендации.

– Ты знаешь, в тот день, что вы у меня гостили… – дядя неожиданно сменил тему. – Еще раз хочу сказать, что дети прелесть, а ты красавица и талант, спасибо, что приехали, но я не об этом… Так вот, в тот день мне, оказывается, звонил некий Павел Хлебников. Ты помнишь такого? Он вроде был твоим учителем, если я не ошибаюсь.

Лиза вздрогнула и почувствовала, как горячая волна ударила в голову.

– Да, – ответила она, – помню. Он был моим учителем. Он звонил из Парижа?

– Нет, сказал, что живет в Канаде, что хочет прислать мне свои записи. Просил перезвонить, если я сочту это возможным, но номера не оставил. Наверное, он подумал, что номер появится у меня на определителе, но на нем какой-то бессмысленный набор цифр. Что думаешь?

– Думаю, что звонил он по специальной карточке в целях экономии, поэтому номер не определился. А что он еще говорил?

– Ой, ты знаешь – много чего, но непонятно. Очень странный французский и плохое произношение. Я сохранил запись. Когда опять приедешь, дам послушать. Только все равно мы не сможем ему ответить. Как, куда? Но, может, он еще раз позвонит.

Завершив разговор, Лиза дрожащей рукой положила трубку и решила, что завтра же поедет в Париж. И так же, как много лет назад, ей захотелось жалобно спросить: «А привет он мне не передавал?» «Какая глупость! Но как стойки детские страхи и переживания!» – подумала Лиза.

Запись Пашиного сообщения она прослушала много раз. Французский его действительно мог показаться непонятным, но не для Лизы. По сей день любого эмигранта она слышала и понимала лучше, чем коренные французы. Сбивал ее, собственно, только Пашин голос. Он совершенно не изменился и принадлежал тому тридцатисемилетнему красавцу, которого она полюбила. Казалось, что его, как джинна, заточили в коробочку телефона. Откупорь, и все опять завертится – любовный жар, безумие, пронзительное счастье и острая боль.

– Это болезнь, и я не хочу туда возвращаться, – приказывала себе Лиза, но опять нажимала на кнопку автоответчика и прослушивала запись вновь и вновь.

После этого звонка прошло много времени. Случайное напоминание о прошлом должно было забыться, но Лиза ждала.

– Ну неужели он не позвонит еще раз? Какой идиот! Почему не оставил телефон? Волновался, наверное, забыл, а теперь мучается, что ему не перезванивают. Можно, правда, попробовать его разыскать. Он даже не сказал, в каком городе живет. Но надо выбросить эту дурь из головы. Не хватало, чтобы я теперь поселилась в телефонной трубке, как тогда в почтовом ящике. А ведь как, в сущности, легко соскользнуть в придуманный мир, кажущийся куда более реальным, чем видимый. Надо попробовать разыскать Хлебникова. Зачем? Да за тем, чтобы отпустило.

Паша тоже ждал звонка, мучился сомнениями, догадками. Муся и Раиска не понимали его метаний.

– Позвони еще раз, делов-то, – настаивала Раиса. – А может, он номер не расслышал? Ты точно уверен, что продиктовал?

– Точно, несколько раз, только показалось, что в трубке что-то щелкнуло.

– Вот видишь, – заводилась Муся, – сидишь и ждешь у моря погоды, когда неизвестно вообще, получил он это сообщение или нет. Звони опять.

– Да что вы пристали! – взрывался Паша. – Кто я, кто он. Даже если он мне ответит, чем я могу быть ему интересен? Глупости это все. Зря вообще звонил.

Тем не менее спустя пару месяцев Паша заявил, что собирается в Париж. Муся психанула и напомнила, что в прошлом месяце они с трудом расплатились за машину. Чего ехать, если даже отсюда Паша не может сделать такое простое дело – вызвонить нужного человека и договориться о встрече. Неужели он думает, что в Париже это будет легче сделать? У кого он собирается жить? Ах, у Раискиной подружки! Поблядовать захотелось. Не поможет. Импотенция всего организма неизлечима, тем более в такой запущенной форме.

Паша с трудом себя сдержал и решил взять в банке кредит на пару тысяч.

Слушая их постоянные перебранки, Ханка страдала. Она по секрету рассказала Илонке, что папа собирается в Париж по делам, но у них сейчас плохо с деньгами, поэтому родители вечно ссорятся. Илонка неожиданно близко к сердцу приняла вероятный отъезд Паши. Однажды, когда все спали, она подстерегла Пашу на кухне и смело, совершенно не по-детски предложила ему помочь с деньгами, но с одним условием, что он увезет ее в Париж. С папой можно договориться, а Раиске «по барабану». В Париже живет ее родная мать.