Токареву я внушил тогда:

— Вы в бою, наступайте! Громите противника. При чём тут командование?

И он согласился.

— Иди в полк. А там, если надо будет, примешь его и действуй по-чапаевски! — засмеялся заразительным смехом Николай Федорович.

Путаясь по ночному лесу с проводником из нашего полка, я появился на КП полка, в землянке Ермишева. Доложил о прибытии. Тот встретил меня с распростертыми объятиями, так как любил смелых, инициативных командиров, хотя сам, невысокий брюнет, был по характеру тиховатый, далеко не решительный.

Ермишев сказал, что мой 2-й батальон стоит перед поселком в 20 усадеб, и оттуда противник перестал вести стрельбу. И вот я в первой траншее батальона. Впереди — ночь и тишина. Необычно. Чувство «окопного волка» подсказало — поселок с добротными постройками, откуда доносится рев недоеных коров, пуст!

Беру с собой 20 автоматчиков, идем смело в поселок. Никого! Ни души. Слышно только громкое мычание коров, ржание лошадей, гоготанье гусей.

Приняв все меры предосторожности, батальон втянулся в поселок. Проверяем жильё. Никого. Я приказал: «Брать только простыни на портянки, но не вещи. Будем расстреливать на месте за мародёрство!»

Проверяю очередной дом. Мин нет. Открываем гардеробы, набитые меховыми женскими шубами, платьями из шёлка и ещё из какого-то материала, которого я вовеки не видывал в своей Сибири! Обстановка — шик!

Но где же жители? Мы поняли — запуганные распространявшимися немцами слухами о «зверствах» Красной армии, они скрываются в ближних лесах. А леса тут были настоящие, буквально дебри.

Мы напоили скот. Задали животным корма. Птице насыпали зерна. И покинули поселок, продвигаясь вперед. Заняли новую линию обороны, не зная, где противник. Идти дальше одним — можно попасть в окружение. Докладываю по телефону обстановку в штаб полка.

После этого полк и дивизия продвинулись на километр. Без боя. Противник, явно сокращая ширину фронта до минимума, готовился к решительному прорыву в Восточную Пруссию, к которой приближался 1-й Прибалтийский фронт.

Дней через пять я явился в штаб дивизии по вызову. Проходя этот поселок, зашел в дом, крытый черепицей. И что же вижу? Молоденькие машинистки стрекочут на машинках. Холеные адъютанты и ворье-интендантики (потом станут «настоящими полковниками») тут же обретаются. Открываю один, второй гардеробы — пусто! Хожу по поселку — в домах все пограблено. В оградах, там и тут, люди заколачивают ящики, посылки с добром. Подхожу к капитану медицинской службы из нашего полка. Он заколачивал ящик со швейной машиной. Другой ящик уже стоял рядом, готовый к отправке. Подняв голову, капитан поздоровался со мной и спросил:

— Товарищ майор, а что вы не посылаете домой ничего?

— Мне нечего посылать. А вот ты — мародёр, последнее взял у латыша-трудяги! Сволочь! — И ещё бы несколько секунд, я мог пустить в ход свой «вальтер» — любимый мой пистолет на войне. Но тут меня позвали к комполка решать «боевую задачу»… Так латышский поселок был начисто ограблен нашими тыловиками, но не боевыми офицерами, которые жали врага на всех участках фронта. Хотя многие командиры полков оказались нечистыми на руку, отправляли домой то, что попадало в руки…

Тогда действительно Верховный главнокомандующий издал приказ, разрешающий воинам РККА посылать посылки домой. Вот и посылали. Но это касалось войск, которые уже перешли границы Германии, где из городов бежала буржуазия, бросая магазины, склады, все награбленное на оккупированных территориях, все, что не могли теперь поднять на воз…

На другой день Ермишев вызвал меня к полевому телефону и предложил занять пост своего первого заместителя по строевой части, с обязанностями руководства боевыми операциями батальонов, их формирований и т. д. Я дал согласие. Было это 10 ноября 1944 года.

В ночь на 21 декабря, находясь в батальонах, после миномётного обстрела я двинулся в боевых порядках на захват местечка Топас, рядом с разрушенным до основания городком Эзере, который был узлом нескольких шоссейных дорог. Тогда в бою был растрепан перешедший в контратаку фашистский батальон, его потери убитыми составили не менее 130 солдат и офицеров, а у нас — всего несколько раненых. За это меня наградили вторым орденом Александра Невского.

Засветилась мне Золотая Звезда Героя Советского Союза…

Вызывает к полевому телефону Ермишев и предлагает немедля двумя батальонами взять Эзере! Обещает необходимую артиллерийскую подготовку и поддержку. Вызывает на свой КП в Топасе, расположенный в 200 метрах от меня. Прихожу. Там оказался член Военного совета (фамилии его не помню). На столе лежит красная коробочка. Ермишев предложил мне открыть её.

В коробочке оказалось удостоверение, ещё чистое, но с печатями, а также орден Ленина и Золотая Звезда Героя! Если я возьму Эзере — коробка моя!!!

Подумав, рассудил в уме и высказал свое мнение, к которому Ермишев прислушивался:

— Сейчас будут потери серьёзные. А вот вечером, в темноте, после артобстрела захватим Эзере!

Комполка утвердил мой план. И только батальоны вышли на исходный рубеж атаки, как противник, редко постреливая наобум из двух-трех пулеметов, снялся и оставил Эзере. Так мне лишь «улыбнулась» Золотая Звезда. Но зато люди остались живы и здоровы, что я больше всего и ценил.

* * *

В полку появилась рота снайперов… из девушек и молодых женщин! По обязанности распределяю их по батальонам, а там уже комбаты — по ротам и «гнёздам».

Когда я ныне смотрю на встречи ветеранов войны, где блестят своими наградами женщины-снайперы, невольно вспоминается то время. И уж на склоне своих дней повторяю: что лишнее в действующей армии, так это женщина с ружьём! Бессмысленно и неэффективно!

Стоят передо мной высокие блондинки, грудь — чудо, а на ней по одному, по два ордена аж Красного Знамени. А сами такие глазастые, так и смотрят по сторонам в поисках кавалеров. Снайперши! Все подобные ситуации я повидал на фронте…

Развели их по местам. И они исчезли. Ни днями, ни на рассвете на наших передовых линиях не слышно стрельбы. Иду по траншее в 1-м батальоне, на постах стоят свои, и ни одной женщины-снайпера! Которые расположились по блиндажам с командирами взводов, старшинами рот или с командирами…

Надо прямо сказать: чтобы застрелить из снайперской винтовки хотя бы одного фрица, надо не одну неделю наблюдать за обороной противника. И когда вдруг мелькнет голова немца, который выбрасывает лопатой землю из траншеи, не упустить этого мгновения! А это не каждому и опытному снайперу дано. Будучи, как я уже упоминал, одним из лучших стрелков в Забайкальском военном округе, я в Лёлявине караулил фрицев все лето 1942 года — то из дзота, пустовавшего днями, то из удобного скрытого места, с расстояния до 500 метров. И за то лето я из снайперской винтовки уложил только двоих, в том числе офицера. Если бы я был снайпером, то награда мне была бы не выше медали «За отвагу»! А тут у женщин-снайперов через одну ордена Красного Знамени, Красной Звезды, а медалей «За отвагу» — не перечесть…