с Государем. Кушелев упал на колени перед Государем, но тот поднял его, обнял и поцеловал. Потом Император подошел к Артабалевскому и протянул к нему руку: «Я до сих пор помню теплоту Его руки, Ее пожатие, когда я припал к Ней губами, целуя. Бледное лицо Государя и Его незабвенный взор навсегда останутся у меня в памяти. Я не в силах передать словами Его взор, но поведаю, что этот взор Государя проникал в самую тайную глубину души с лаской, бодростью и вместе с тем озарял душу Царской милостью. Государь привлек меня к Себе, обнял и поцеловал. В необъяснимом порыве я припал лицом к Его плечу. Государь позволил мне побыть так несколько мгновений, а потом осторожно отнял мою голову от Своего плеча и сказал нам:

— Идите, иначе может быть для вас большая неприятность. Спасибо вам за службу, за преданность…, за все…, за любовь к Нам…, от Меня, Императрицы и Моих детей… Служите России также, как служили Мне… Верная служба Родине ценнее в дни ее падения, чем в дни ее величия… Храни вас Бог. Идите скорее.

Еще раз Государь одарил нас Своим незабываемым взглядом и скрылся в вагоне.

С трудом сдерживая волнение, мы сошли с площадки вагона и прошли через пути на свое прежнее место против вагона Царской Семьи. Молчаливая серая толпа смотрела на нас и точно чего-то ждала. В окне снова показались Государь и Цесаревич. Государыня взглянула в окно и улыбнулась нам. Государь приложил руку к фуражке. Цесаревич кивал головой. Тоже кивали головой Царевны, собравшиеся в соседнем окне. Мы отдали честь, потом сняли фуражки и склонили головы. Когда мы их подняли, то все окна вагона оказались наглухо задернуты шторами.

Поезд медленно тронулся. Серая людская толпа вдруг всколыхнулась и замахала руками, платками и шапками. Замахала молча, без одного возгласа, без одного всхлипывания. Видел ли Государь и Его Августейшая Семья этот молчаливый жест народа, преданного, как и Они, на Голгофское мучение иудами России. Жест, полный мистической священной тишины, безусловной любви, последнее «прости». Жест единения в предстоящих муках»{307}.

Тяжка ответственность Керенского перед Богом, Царем и Россией. Но надо при этом помнить, что его преступная деятельность в отношении Царской Семьи проходила при полном одобрении большей части русского общества и почти полном бездействии монархических кругов, прямого попустительства «временщикам» со стороны английских и французских правящих кругов. Русский Царь был оставлен всеми, и судьба его интересовала в те дни единиц. Примечательны слова великого князя Сергея Михайловича, сказанные им в письме другому великому князю Николаю Михайловичу, при известии об отправке Императора с Семьей в Тобольск: «Самая сенсационная новость — это отправление полковника со всей семьей в Сибирь. Считаю, что это очень опасный шаг правительства — теперь проснутся все реакционные силы и сделают из него мученика. На этой почве может произойти много беспорядков»{308}. Примечательны и тот недопустимый тон, в котором великий князь говорит о своем Государе, и то полное равнодушие к его судьбе, и то почти подобострастное беспокойство о судьбах революционного правительства. Через год, в далеком Алапаевске за сосланными туда членами династии, в том числе и за великим князем, придут те самые «прогрессивные силы», за судьбу которых так беспокоился Сергей Михайлович. К тому времени великий князь представлял собой психически расстроенного человека. «Он почти ничего не ел, ложился в постель, затем вскакивал, вглядывался в окно, нервно ходил по комнате и сидя на кровати плакал. Остальные пытались его утешить и успокоить. Елизавета Федоровна вынула Евангелие и начала вслух читать. Немного позже 10 часов, когда заключенные уже спали, к школе подъехали тележки. В комнату к ним вошел один из членов Алапаевского совдепа и приказал всем вставать и выходить на улицу. Великий князь Сергей Михайлович почуял, вероятно, что-то недоброе и всеми силами старался не выходить из комнаты. Он цеплялся руками за разные вещи, благодаря чему караульным пришлось его выталкивать, почему у него оказались содранными ногти и ссадины на руках, кроме того, на полировке шкафа ясно сохранились следы пальцев и ногтей от его рук, судорожно схватывавшихся за него.

Великий князь Сергей Михайлович физически очень сильный, так крепко держался за этот шкаф, что ногти почти впились в дерево и он не чувствовал той сильной боли, которую ему причиняли злодеи. Усадив всех на повозки, конные красногвардейцы частью ехали вперед, а частью следовали по сторонам повозок. К шахтам двинулись рысью. Великий князь Сергей Михайлович разнервничался еще больше, что надоело сопровождавшему его красноармейцу, и тогда он вынул револьвер и выстрелом сверху в голову убил Сергея Михайловича»{309}.

Так закончил свою жизнь великий князь Сергей Михайлович. Общее отступничество, предательство, равнодушие, истеричная расслабленность — вот что характерно для определения отношения к Царю со стороны подавляющей части русского общества. Поэтому нельзя не согласиться с Керенским, когда он, уже в эмиграции, отвечая на многочисленные нападки со стороны представителей того самого общества, сказал в 1936 году: «Если вы теперь, господа, разыгрываете рыцарей, верных долгу, то поздно спохватились… Монархисты предали своего Монарха. Если бы нашелся хоть один верный долгу полк, ведь от нас тогда ничего бы не осталось. Государь остался совершенно без верноподданных. Процарствовав двадцать три года, Он очутился в жутком, нечеловеческом одиночестве»{310}.

Глава 3. Тобольск

Прибытие Царской Семьи в Тобольск. «Дом Свободы».

6(19) августа 1917 года, в праздник Преображения Господня, в 6 часов 15 минут пароход «Русь» причалил к пристани сибирского города Тобольска. На борту парохода находились свергнутый с престола Император Николай Александрович, Императрица Александра Федоровна, их дети Наследник Цесаревич Великий Князь Алексей Николаевич, Великие Княжны Ольга,