— Там даже были пикеты, — добавила она.

Глаза Джона гневно сощурились.

— Попробуй провести в затворничестве три месяца. Интересно, что бы ты запела на моем месте.

Бетси расхохоталась.

— В затворничестве! Ты слишком деликатно выразился! Я думала, на твоем языке это прозвучит как проклятая тюрьма.

— Если ты не перестанешь меня дразнить, то получишь очередную порцию известного тебе наказания.

— Ты имеешь в виду что-нибудь еще неизведанное? То, чем ты, кажется, никогда не сможешь насытиться?

— Хватит философствовать, — оборвал ее Джон. Он поднял Бетси как пушинку и опустил на широкую новую софу.

Они долго «сражались», пока наконец не устроились поудобнее.

Он вздрогнул от ее прикосновения, и безумные, полные огня поцелуи градом рассыпались по ее возбужденному телу.

— Мечтаю, чтобы на Рождество шел снег, — промолвила Бетси, расстегивая последнюю пуговицу на фланелевой рубашке мужа и обнажая мягкие волосы у него на груди.

— А почему?

— Чтобы был повод оставаться дома, есть жареную кукурузу и сидеть у пылающего камина.

— А тебе не будет стыдно за такое сибаритство? Мне еще прописан облегченный режим, поэтому я вправе понежиться дома.

— Еще целых две недели.

— Да, а потом снова бери хлыст в руки и погоняй отчаянную команду.

Бетси усмехнулась.

— Монк и компания не нарадуются, как им было хорошо жить без твоих указаний.

— Ты что, смеешься? — возмутился Джон. — Монк оказался таким тираном, что мне и не снилось подобное. Только вчера Френч и Боулинг упрашивали меня возвращаться скорей.

— Что ты им сказал?

— Правду. Сказал, что моя страстная женушка не выпускает меня из рук, а долг мужа — покоряться ей.

Бетси дернула его за кольцо волос на груди.

— Поосторожнее, леди! Это грудь «очень важной персоны», а вы с ней так грубо обращаетесь.

После пожара в здании бывшего торгового дома и еще в трех местах, которые были связаны друг с другом волею преступников, власти сделали необходимые выводы, а Джон превратился в героя дня. Не только из-за попытки вызволить из огня самого знаменитого горожанина, оказавшегося соучастником преступления, но и потому, что пожарные команды продемонстрировали умение и отвагу. Благодаря их мужеству центр города был спасен от верной гибели.

— Тебя не раздражает, что многие в Грэнтли не хотели замечать твоей персоны, когда ты приехал, а теперь возносят до небес и набиваются в друзья?

Джон задумался и откровенно ответил:

— Иногда раздражает. Но ведь такова противоречивая человеческая натура, не так ли?

— Просто ты в отличие от меня умеешь прощать.

Слова Бетси невольно задели ранимую душу Джона.

— Мы оба знаем, что это не так, — сказал он, вздохнув.

Бетси нежно дотронулась до его скорбно сжатых губ.

— Я думала, мы покончили с прошлым еще в госпитале. Чувство вины больше не должно угнетать. Ты с лихвой искупил ее, Джон, даже если она и была. Да, искупил, мой родной.

— Чувство вины никогда не покинет меня, Рыжик. Оно навсегда со мной где-то здесь, в сердце.

Бетси подняла к нему лицо, поцеловала любимую ею ямочку на волевом подбородке.

— Я тебе говорила, что люблю тебя?

— Последние четверть часа не говорила. Нет.

— Ну так вот. Я люблю тебя. И я намерена твердить эти слова всякий раз, когда у тебя появится отрешенный застывший взгляд, и я узнаю, что ты опять казнишь себя.

— Постараюсь прислушиваться к тебе, мой дорогой психолог, — печально продолжил Джон. Его рука, гладившая ее прелестные кудри, слегка дрожала и была необыкновенно нежна.

Бетси провела пальцами по его груди, спускаясь все ниже и ниже, зная, как возбуждают Джона эти прикосновения. Он надолго приник к ее губам, и они предались всем прелестям разделенной любви…

— Рыжик, — сказал умиротворенный Джон, глядя в лицо жены, по-моему, ты полнеешь. Хороший признак. Это происходит, когда на душе спокойно.

— Не беспокойся, моя полнота — временная, — таинственно прошептала она.

Мохнатые брови Джона медленно поползли вверх.

— Слишком много рождественских угощений? Виновата стряпня тети Бриджет?

— Не совсем.

— Нет? Тогда…

Джон замер на полуслове. Он смотрел на Бетси с безграничным удивлением, так, как будто видел ее впервые.

— Ребенок?!

— Только один, надеюсь.

Неистовая радость, озарившая лицо Джона, растрогала Бетси. В горле встал комок, глаза наполнились слезами счастья.

— Но ты говорила, что хочешь подождать.

— Я немножко схитрила. Ты рад?

У него перехватило дыхание. Джон с трудом вымолвил:

— Я уже люблю его, Рыжик. И я люблю тебя.

Бетси заключила мужа в объятия и с величайшей нежностью частыми поцелуями смахнула слезинки, дрожавшие на его прямых стрельчатых ресницах.