— Не отнимайте у меня собаку, — выл он, — не отнимайте у меня собаку! Она нуждается во мне! Она нуждается во мне…

Наконец вокруг него воцарилась тишина.

Возле его кровати сидел военный врач — суровый, видавший виды человек, никогда не дававший солдатам поблажки, если те увиливали от боя. Но на этот раз врач видел, что случай серьезный.

— Ну, Микаел? Теперь ты можешь говорить спокойно? Что с тобой?

— Четыре года. Четыре года я вел жизнь, ненавистную мне с самого начала. Я больше не могу.

Военный врач не счел нужным комментировать его слова.

— Что же на тебя так подействовало?

— Где моя собака?

— Пес нагадил на полу и его вышвырнули вон.

Микаел снова впал в панику. А что, если они… Он сделал попытку встать.

— Принесите его сюда! Немедленно!

Его нервозный страх убедил военного врача: вздохнув, тот нехотя встал.

Пришел солдат со щенком, и Микаел попросил, чтобы его положили у него в ногах. Военный врач снова сел.

— А теперь рассказывай!

Микаел почувствовал, как щенок привалился к его коленям, и это успокоило его.

— Случилось что-то… — он замялся. — В имении… Что-то настолько абсурдное и немыслимое, что ты наверняка будешь смеяться надо мной. Нужно пойти туда и схватить преступников, пытающихся отнять имение у хозяев и убить их. Я обещал.

Военный врач с сомнением отнесся к его словам.

— Но ведь мы сегодня покидаем город. Не кажется ли тебе, что они сами могут справиться с этим?

— Да, — сказал Микаел после некоторой паузы. Он был таким усталым и разбитым, что едва мог говорить. — Но вы должны были узнать об этом, я обещал, что…

— Хорошо, мы пошлем в город двух людей с сообщением о том, что русские наступают.

— Сделайте это! Немедленно!

Врач вышел и тут же вернулся.

— Я дал распоряжение, — успокоил он Микаела. — Но что нам делать с тобой, Микаел? Ты не в состоянии скакать много миль.

Волна страха нахлынула на него. Его оставят здесь? Здесь, в этом городишке, под исходящим криком небом? С призраком, преследующим его по пятам, с Биргиттой, вызывающей в нем протест, отвращение и стыд? Навсегда остаться в городе, который был проклят, и только он один знает, почему…

— Нет, я могу поехать, — хрипло проговорил он. — Не бросайте меня одного в этом дьявольском городе! Я могу скакать верхом, теперь я успокоился.

Военный врач скептически посмотрел на него.

— Я согласен, что четыре года для тебя — это слишком много. В армии есть солдаты, которые двадцать лет не были дома, но они сделаны из другого теста. Ты же не родился солдатом, нет! Ты — это что-то другое, Бог знает, что! Не думаю, что армия сейчас очень нуждается в тебе. Так что мы решили отправить тебя домой.

— И никакого военного похода в Польшу?

— Ты к этому не имеешь отношения.

Микаел откинулся на подушке.

— Благодарю тебя, Господи!

— Значит, я стал Господом Богом, — с суровой улыбкой произнес военный врач. — Хотя парни, которым я отрезаю руки и ноги, называют меня иначе.

Он позвал двоих солдат.

— Развяжите его. Кризис миновал.

На следующий день они поскакали на запад. Микаел сделал для щенка небольшую корзинку, так что тот мог сидеть в ней на коне. Все свое время он отдавал этому маленькому существу, полностью изолируя себя от окружающих — и никто не приставал к нему. Между собой все говорили, что он помешался на собаке. Но они ошибались: именно собака спасла его от перехода за грань нормальности.

У военного врача он взял лекарства для животного, и мало-помалу щенок поправился. Ухо у него больше не болело, раны затянулись, в глазах появилась жажда жизни. Он обещал быть довольно крупной собакой, судя по большим подушкам лап. К тому же он был красив. Микаел назвал его Троллем; имя, данное ему Биргиттой, — Мики — ему не нравилось.

У него не было никаких обязанностей, с солдатской жизнью было покончено. Его отношения с товарищами стали менее натянутыми, хотя в его мыслях и чувствах все еще царил хаос и сумятица. Впереди маячила свобода, и он время от времени заставлял себя сдержанно и рассеянно смеяться над шутками товарищей.

Однако ночь, проведенная в имении, оставила на нем неизгладимый след.

Что-то в нем надломилось, в глубине души его лихорадило от страха. Он знал, что нигде ему не обрести покоя. Прожитая жизнь казалась ему мимолетным сновиденьем. Он никогда и не жил, если не считать кратких мгновений. Встреча с Танкредом Паладином. Дружелюбие и забота Марки Кристины. Щенок. Сердечное томление, вызванное присутствием Биргитты.

Но о ней он больше не думал. Его сердце наполнилось неприязнью, как только его разум осудил ее. Его оттолкнуло не столько жульничество по отношению к владельцу имения, не столько то, что она водила его, Микаела, за нос, вела себя с ним холодно и расчетливо, хорошо зная, что он одинокий мужчина и изголодался по женскому обществу, — нет, его оттолкнул грубый пинок, который она дала собаке. Это убило все его чувства к ней. Немалую роль сыграло и то обстоятельство, что сам он не смог высоко нести рыцарское знамя, что будучи уже связанным узами брака, восхищался женщиной, надменной и жестокой, как последняя армейская мразь.

Собака была для него всем на свете. До конца не отдавая себе в этом отчета, он видел в собаке воплощение всего того, что раньше казалось ему несущественным и чего он раньше не имел возможности узнать: заботы о другом живом существе. Как может человек узнать это, если он вынужден воевать — убивать и калечить других? Микаел был добрым, благовоспитанным юношей, всегда внимательным к другим. Ему казалось неудобным то, что он живет на иждивении других. Юлиана взяла к себе оставшегося без родителей маленького Микаела. Юхан Банер сжалился над ним, хотя на это не было совершенно никаких причин. Следующей была Анна, сестра Юхана, вышедшая замуж за королевского адмирала Оксенштерна. Потом Марка Кристина, его сводная сестра, и ее муж. И Микаел все время стремился угодить всем, выказать свою благодарность, быть милым и благонравным, ставить благо других выше своего благополучия.

Но одного внимания ему было недостаточно. Ему нечего было дать Анетте, его жене, которую он не выбирал. К Биргитте он воспылал чистой, незамутненной, как он сам полагал, любовью. Ради нее он готов был на все. Но она оказалась не той, что он думал. Да и сам он тоже.

У собаки же, напротив, был только он один. Своей глубокой, бескорыстной преданностью,