Регулярная доставка угля по железной дороге означала, что на улицах Кинросса появятся фонари; Бо надеялся в ближайшие два года добиться, чтобы правительство профинансировало подведение газа к частным домам, впрочем, в отель «Кинросс» газ провели сразу же, к нескрываемому удовольствию Сэма Бона, который пристрастился готовить еду на газовой плите.

Многочисленность китайцев вызывала недовольство лишь у приезжих — например, торговцев-коммивояжеров, но те вскоре научились держать раздражение при себе, а белые жители Кинросса давно поняли, что истинный хозяин города, Александр Кинросс, не терпит антикитайских настроений. Вероятно, именно по этой причине китайцев в городе прибавлялось, особенно мандаринцев, хотя кантонцев со всей Австралии здесь было еще больше. В Кинроссе они радовались мирной жизни, занимались своим делом, забыв о прежней боязни ареста, полиции и избиения в темном переулке. Как и дети белых, дети китайцев в возрасте пяти — двенадцати лет ходили в школу. Александр мечтал, что когда-нибудь обучение в городе будет более продолжительным, но и белые, и китайцы не видели необходимости гонять детей в школу долгие годы. Самое большее, что удалось сделать Александру, — предложить стипендии на период обучения в сиднейских школах тем детям, которые хотели продолжить образование. Но даже в этом случае он зачастую сталкивался с протестами родителей, которые не желали, чтобы сыновья, а тем более дочери смотрели на них сверху вниз, как на недоучек. Этот комплекс неполноценности внушал отвращение Александру, прибывшему из страны, где образование ценилось выше, чем что-либо другое, австралийцы же, как он заметил, вовсе не стремились помогать детям занять более высокое положение в обществе. И китайцы в этом были солидарны с ними. «Время, — думал он, — время все исправит. Когда-нибудь и эти люди поймут ценность образования, как понимают ее шотландцы. Это билет в будущее, шанс вырваться из нищеты и унижений. Посмотрите на мою бедняжку жену с ее двумя классами школы, где учили только чтению, но не письму и не арифметике. Она сожалеет, что ей пришлось выйти за меня, но, как ни крути, ее образование продолжилось. Стал богаче словарный запас, выразительнее речь — послушать только, как она распекает меня из-за Руби. В шотландском Кинроссе она бы не посмела».

Элизабет, беременность которой протекала тяжело, не смогла присутствовать на церемонии открытия железной дороги в конце октября, зато была хозяйкой званого ужина для почетных гостей из Сиднея. Кое-кто из них всерьез оскорбился и надулся, потому что поезда в Кинросс начали ходить раньше, чем в Батерст. В Литгоу граждане Батерста устроили митинг.

Наконец Элизабет представился случай познакомиться с Руби Коствен, не внести которую в список приглашенных было бы немыслимо. Из гостей в Кинросс-Хаусе остановились только супруги Дьюи, остальные поселились в отеле «Кинросс».

На вершину горы гости прибывали, задыхаясь и ахая, поездка в вагоне по склону скорее пугала дам, нежели развлекала. Элизабет нарядилась в серовато-голубое атласное платье изысканного покроя, дополненное новыми драгоценностями, которые по случаю преподнес ей Александр: сапфирами и бриллиантами в оправе из белого золота. Сапфиры имели необычный светлый оттенок и поражали редкой прозрачностью И конечно, на одной руке Элизабет красовалось кольцо с бриллиантом, на другой — с турмалином.

Беременность не лишила ее красоты, а гордость, которую она медленно взращивала в себе, заставляла держать прелестную голову высоко поднятой на изящной шее. Черные волосы Элизабет, уложенные пышными валиками, обрамляла диадема с сапфирами и бриллиантами. «Веди себя по-королевски Элизабет! Стой рядом с мужем-изменником в дверях — и улыбайся, улыбайся».

Элизабет считала соперницу бестактной особой, но Руби все-таки обладала тактом и потому явилась последней, в сопровождении Суна в полном княжеском облачении. До последнего дня Руби умоляла Александра избавить ее от этого визита, но тщетно.

— В таком случае, — сдалась наконец она, — дай своей жене возможность познакомиться со мной с глазу на глаз, пока не началось застолье. Несчастная девчонка не вынесет всю эту надутую публику и меня в придачу.

— А я предпочитаю, чтобы ваше знакомство состоялось в присутствии посторонних. — категорично заявил Александр. — Ее в последнее время будто подменили.

— Подменили?

— А настоящую унесли эльфы. Саммерсы говорят, она вечно что-то бормочет себе под нос, миссис Саммерс уже побаивается ее. Все было сносно, пока Элизабет еще могла брать уроки музыки, но с тех пор, как визиты мисс Дженкинс прекратились, ухудшение налицо.

— Так почему же, — возмутилась Руби, — ты запретил Теодоре бывать у вас — просто так, без уроков музыки? Твоя жена сходит с ума от одиночества!

— Если ты намекаешь, что я отделался от мисс Дженкинс, чтобы не платить ей, то ошибаешься! — раздраженно отозвался Александр. — Она скопила денег на поездку в Лондон, а я назначил ей небольшое содержание. Я не настолько скуп, как ты думаешь!

— О да, ты не скупец! Ты изверг!

Александру осталось лишь сдаться, вскинув вверх руки. Нет, на женщину не угодишь, как ни старайся.

Руби явилась в гости, разодетая в рубиновый бархат и ожерелье из рубинов стоимостью в целое состояние; впечатление она производила величественное, как и было задумано. Если уж предстоит сойтись с Элизабет лицом к лицу в толпе незнакомых людей, кое-кто из которых знает, что Александр до сих пор изменяет жене, пусть Элизабет увидит, что она, Руби, не уличная потаскуха, что бы там ни подсказывала ей фантазия. Так Руби спасала не только Элизабет, но и собственную гордость. «Впрочем, — с усмешкой думала она, поднимаясь по лестнице под руку с Суном, — вряд ли жена Александра поймет намек».

Разумеется, Руби сгорала от любопытства. Ходили слухи, что миссис Кинросс прелестна, но неяркой красотой — потому, что слишком уж она молчалива и сдержанна. Но Руби понимала, что в городе никто просто не видел толком жену Александра. О ней знали со слов миссис Саммерс, а, по глубокому убеждению Руби, Мэгги Саммерс была мстительной тварью.

Поэтому, едва заприметив издалека Элизабет, Руби разглядела гораздо больше, чем хотелось бы Александру. Правда, юная миссис Кинросс оказалась невысокой, но держалась очень прямо и с достоинством и была по-настоящему красива. Белая, как сливки, кожа, не испорченная пудрой и румянами, алые от природы губы, яркие черные брови и ресницы… Но в глубине темно-синих, почти черных глаз метались панический страх и грусть — Руби интуитивно поняла, что не следует принимать их на свой счет. Александр взял жену под руку, чтобы подвести к гостям, и ее глаза вспыхнули, а губы чуть было не сложились в усмешку явного презрения. «Господи Иисусе! — Лед в сердце Руби мгновенно растаял. — Да он ей противен! Александр, Александр, как же тебя угораздило выбрать невесту, которую ты в глаза не видел? Шестнадцать лет — нежный возраст, когда человека так легко ожесточить или сломать».

Элизабет сразу высмотрела среди приглашенных «женщину-дракона» под руку с мужчиной, облаченным в ткань, расшитую драконами, — оба были рослыми и осанистыми: Сун — в императорских красных и желтых шелках, Руби — в рубиновом бархате. Но с Суном Элизабет уже была знакома, поэтому перевела взгляд на Руби и потрясенно разглядела неподдельную доброту в ее пронзительно-зеленых глазах. Ничего подобного она не ожидала. И не желала. Руби пожалела ее, посочувствовала по-женски. Выставить ее за дверь, как дешевую шлюxу, было невозможно: она была воплощенная благопристойность — наряд, манеры, низкий и чуть хрипловатый голос. И говорила Руби, как сразу заметила Элизабет, на редкость правильно для жительницы Нового Южного Уэльса, да еще вышедшей из самых низов. В роскошном теле гостьи не было ни единого изъяна, она несла его горделиво, с королевским величием, словно ей принадлежал весь мир.