– Геранту, значит, грог, а вашему лорду – пойло какое-то! – сурово сказал Эрл Бранборг, возвращая Сольвей кружку, перевернутую кверху донышком.

Ведунья посмотрела на него с легким укором, но решила не отвечать, как следовало бы – Сольвей знала, что терпение лорда велико, но не бесконечно. Как-то раз он уже приказывал не допускать ее до своей персоны, и почти полгода ведунья провела в селище неподалеку от замка. И неизвестно, сколько времени продлилась бы ее ссылка, если бы Юм не докучал отцу ежедневными просьбами…

– Тело не сразу чувствует боль от удара, нанесенного душе, – сообщил Герант, и все замерли, прислушавшись. – А когда душа покидает его, тело не замечает этого вообще… Я устал, как после второго всенощного таинства подряд. Если кого-то поймаете – разбудите… – Герант мгновенно заснул.

Будить его не стали… В поле, как раз неподалеку от того места, где Гордог видел торговцев, стражники нашли следы ног, обутых в валенки. Они уводили почти на лигу в сторону от дороги, и там, где они кончались, на желтой траве, торчащей из-под тонкого снежного слоя, валялись те самые валенки, небольшой овчинный тулупчик и всё остальное, во что обычно одевается землепашец. Владельца гардероба на месте не оказалось, но и никакие следы дальше не вели…

Отсюда тоже можно было наблюдать солнце глазами лягушки, созерцающей рассвет или закат, отсюда можно было услышать людские разговоры ушами серой мыши, пригревшейся в соломе… Но Хомрик предпочитал следить за земными делами зрением крота и слухом змеи. Люди, не удостоенные бессмертия, его уже давно не интересовали, кроме, может быть, сладеньких шлюх из крепости Корс, которые за хорошую плату закрывали глаза на его уродство. Небольшой, но уютный замок, в котором он проводил всё время, свободное от промысла во славу Великолепного, недвижно висел посреди Несотворенного пространства. Хомрик сам перетаскал его сюда по камушку, по шкафчику, по коврику. Правда, там, на земле, ему пришлось наслать мор на хозяев этого уютного гнездышка, а это стоило немалых трудов. Ну и ладно, кто не трудится, тому не дается… А вот Гейра сегодня их всех подвела. Видимо, совсем ошалела от дури, которую пьет и которую вдыхает. Решила она, что тот лорд как увидит, насколько она прекрасна, так сразу к ней и кинется, и обратного пути ему уже не будет. Как же, кинулся… Вот так труды-то и пропадают без никакой пользы и выгоды. А как ловко он его зацепил, кто другой ни за что бы не вырвался… А этого такая сила вызволять кинулась… Ну, ничего, пусть повоюют, всё равно не сейчас, так скоро мир, населенный этими ничтожными тварями, будет расчищен для плодов Искусства Великолепного, да и сами мы, кто ему служит верой и правдой, тоже на что-нибудь расстараемся. Не зря же он всё время говорит, мол, твори, выдумывай, пробуй. Кстати, говорят, в кабаки Корса новое винцо завезли с юга откуда-то, надо будет попробовать…

Путник, куда бы тебя ни завела дорога, выбранная тобой, помни: если тебя где-то ждут, и не важно, с любовью или с ненавистью, чтобы обнять или чтобы убить, значит, у тебя всё еще есть дом.

Надпись на придорожном камне

у границы Холм-Эрла и Холм-Итта

Он не бежал с поля битвы, он просто с него ушел. Ушел как раз в тот момент, когда понял, что и битвы-то не будет. Если бы не этот проклятый Святитель, нет, не Святитель… Если бы не этот проклятый посох, он бы в одиночку перемолотил всех, кто посмел бы встать у него на пути. Меч, который он так и не выпустил из рук, был черен от запекшейся крови, всё, что попадалось ему на пути, было ему враждебно. Он не брал на себя труда обойти куст или дерево – удар меча или кулака – и препятствие исчезало… И вдруг неожиданно для себя самого он остановился, поняв, что не знает, зачем и куда ему идти. Сейчас он ненавидел всех, в том числе и Хозяйку, встречи с которой он желал более всего на свете и сам себе в этом не смел признаться. Он шел весь день, намеренно оставляя за собой такой след, чтобы погоне не надо было плутать, но, видимо, никто так и не решился гнаться за ним. Он не заметил, как настали сумерки, затем – глубокая ночь.

Три оборотня стояли у рухнувшего ствола корявой березы. Они смотрели на него, улыбаясь так, что клыки сверкали в темноте, как ножи. Дриз начал протирать глаза свободной рукой, и оборотни странным образом превратились во вполне прилично одетых людей, один из которых определенно был благородным эллором, а двое остальных производили впечатление вполне пристойных, хорошо вышколенных слуг.

– Мы за вами, господин, – сказал тот, что больше походил на эллора, чем на оборотня. – Ворота открыты.

– Какие ворота, дерьмо?! – вспылил Дриз, прекрасно понимавший, кто перед ним.

– Ворота в лучшую судьбу, господин, – прохрипел оборотень. Чувствовалось, что держать человеческое обличье стоит ему немалых трудов, а еще больше сил забирает необходимость соблюдать форму одежды.

– Расслабьтесь, ребята, – сказал Дриз. – Вы не на параде.

Оборотни с явным облегчением обросли шерстью и приняли свой нормальный вид. Только один из них оставил себе человекообразное лицо, иначе он утратил бы способность говорить, а еще нужно было передать послание.

– Господин, пройдемтесь, – проговорили его неимоверно распухшие губы. – А то зовут…

– Кто? Хозяйка? – спросил Дриз, и сухой колодец его души мгновенно заполнился ненавистью и страстью.

– Кто знает… Нас туда не пускают. Может, и Славная Гейра, а может, и сам Великолепный… – успел проскрипеть оборотень, прежде чем его клыки вылезли-таки наружу.

– А если… – попытался возразить бывший лорд, но в его сознание проскользнул знакомый бархатный голос:

– Ты уже в пути… Ты сделал всё, что мог, и теперь займешь подобающее тебе место среди бессмертных…

Он заметил, что между двумя березами горит и переливается красная звезда, и понял, куда ему следует идти. Когда багровая пелена обволокла его тело, ни оборотней, ни промерзающего леса рядом уже не было, только откуда-то издалека, вернее, снизу, до него донеслось хрипение оборотня: «Вот бы нас так катали… А то бегай от могилки до могилки…»

Прибрежная галька рассыпалась в пыль под его подошвами, справа прямо из камня торчали какие-то причудливые растения, обвешанные странными, ни на что не похожими плодами. Небо было таким серым, что казалось, будто его не было вообще. А слева, там, где должно было находиться море, омывающее этот берег, лежало мутное зеркало, которое ничего не отражало. По его неподвижной поверхности прямо к Дризу двигался изящный кавалер с короткими заостренными усиками, такой же совершенно черной бородкой. Каждый его шаг звенел по зеркальной глади металлом о металл. Вместо меча с его пояса свисал очень длинный граненый стилет, а черный камзол был расшит красными кружевами, и еще в его глазницах не было зрачков. Он подошел поближе и начал рассматривать Дриза в упор, не говоря ни слова, и даже молчание его было каким-то подчеркнуто-равнодушным.

– Ты кто? – невпопад спросил Дриз. – Ты и есть Великолепный?!