Водитель, ни о чем не подозревая, вел себе машину, спокойно подпевая в тон громко орущему приемнику.

Слегка раскосые глаза парня «с ружьем» смотрели на меня, точнее, они смотрели на мои ресницы. Парень меня не видел, вместо меня он видел одну сплошную цель. Цель, по которой надо стрелять без промаха. Тонкие губы с жесткой складкой едко щерились, выражая крайнюю брезгливость к пассажирам.

Краем глаза я видел, что в такси едут еще четыре человека, замершие в диком страхе.

Наверное, они проехали уже через три района и боятся выходить из такси, подумал я, глядя в ствол пистолета.

Из пистолета недавно стреляли, край ствола почти что обуглился. Длинные пальцы парня, черные от копоти и сажи, крепко сжимали ствол. Взгляд парня ничего не выражал, он застыл в состоянии вечного презрения к окружающему миру.

Парень из моего поколения, из поколения двадцатитрехлетних, подумал я, не отводя взгляда от обугленного ствола.

Я знал, что я — трус! Но что я — трус до такой степени, этого я еще не знал.

Мне пришлось лично убедиться, что я не просто трус, я — патологический трус. Внутри меня что-то застыло и ухнуло, кровь замедлила движение по струсившим жилам, и я даже слегка замерз. Мне ничего не оставалось делать, только смотреть в черную пустоту ствола и считать секунды: выстрелит — не выстрелит, быть или не быть, жить или умереть? Если он начнет стрелять, я никогда не увижу Юлю! И Юля никогда не узнает о моей смерти, она будет считать, что я жив и здоров, а меня уже не будет.

А я буду спать вечным сном на Старо-Охтинском кладбище под старыми деревьями с голыми сучьями.

По щеке что-то поползло, и я догадался, что это слеза вытекает из моего испугавшегося до колик тела. Слеза медленно скатилась за воротник и, щекоча шею, поползла вниз. Наверное, я совсем замерз, даже слезы не высыхают на моем теле, прикололся я, глупо надеясь, что прикол поможет мне справиться с собственной трусостью.

Парень все смотрел на мои ресницы, щерясь и играя жесткими складками губ. Вдруг он громко икнул и убрал пистолет.

Наверное, он передумал грабить людей в маршрутном такси! — подумал я, пытаясь успокоить пульс.

Вместо этого у меня учащенно забилось сердце, холодная испарина выступила на лбу мелкими бисеринками. Я почувствовал, что еще немного, и я рухну без сил на пол салона. Парень с усмешкой взглянул мне в глаза. И я понял, что он не пьян, он абсолютно трезв, он просто накурился травки до полного одурения. Вот и бесится теперь.

И он знает, что я струсил! Он проверял меня на вшивость!

Этот незнакомый парень знает, что я — трус!

Сердце наконец вытолкнуло застывшую кровь и заколотилось с бешеной силой. Горячий пот растекся под мышками, заструился ручьями по спине, защекотал волосы за ушами. Уши пылали ярким огнем, от стыда, от страха, от омерзения. Меня жгло ощущение, что я выкупался в бочке с дерьмом. Просто так, без спросу, меня взяли и выкупали, подняли за волосы, опустили в чан с дерьмом и еще подержали там вместе с головой, чтобы я вдоволь нахлебался этого дерьма и до горла наелся унижением и позором.

Парень еще раз взглянул мне в глаза и вдруг неожиданно выскочил на ходу из маршрутки. Дверь ездила туда-сюда, пока водитель не остановил машину и не крикнул, с трудом сдерживая злобу:

— Закрой дверь! Что сидишь, не видишь, дверь болтается?!

Я с трудом поднялся, превозмогая страх, коленки дрожали, зубы выстукивали барабанную дробь.

Почему все кричат на меня? Почему они считают, что имеют право давить на меня? Что я, лысый, что ли? Или рыжий? Или как там еще называют идиотов?

Пришлось выйти из такси, я не выдержал нового унижения, теперь уже от водителя. За мной посыпались испуганные пассажиры, как картошка из порванного мешка. Они убегали, затравленно озираясь по сторонам. Никто не хотел встречаться с тем стриженым парнем, державшим побелевшими пальцами курок пистолета.

Медленно, слишком медленно шел я по направлению к «Люциферу». Что там меня ожидает? Новые унижения? Новые испытания?

Кому я расскажу о своем позоре? Да и кто это сможет понять?

Испугался сумасшедшего парня со стволом в руке! Наверное, мало найдется добровольцев в нашем городе, способных вырвать ствол из рук распоясавшегося хулигана.

Мало? Мало-мало-мало…

Я бормотал, пока не вспомнил литературного героя — Родиона Раскольникова. Он тоже разговаривал сам с собой. Бродил по городу и рассуждал о преступлении и наказании. Вот ведь как бывает, смешение жанров, литература входит в нашу жизнь, и наоборот. Сериал про ментов вызывает из жизни новоявленного призывника в герои, а литературный герой догоняет маленького человека где-то на улице.

У входа в «Люцифер» меня встретил охранник.

— Денис Александрович? Роман Григорьевич ждет вас. Я провожу.

Галантность неуклюжего охранника умилила меня до слез. Чрезмерная чувствительность — результат моего слишком высокого роста. Ведь я до сих пор продолжаю расти, несмотря на трудности, поджидающие меня на каждом шагу. Даже хулиганское курение не помогает.

— Дэн, привет! Как дела? Я жду тебя с утра.

Рома подбежал ко мне и сжал в объятиях. Очевидно, у болельщиков «Зенита» привычка обниматься перерастает в болезненное пристрастие.

Я вырвался из объятий и передернул плечами. Ненавижу, когда мужики обнимаются и целуются, в каждом из них я вижу потенциального извращенца.

— Я уже все приготовил, вот соглашение, вот договор, надо только заполнить бланки. Сколько метров? — Рома совал мне какие-то бумаги.

— Двести сорок, — зачем-то сказал я.

Не знаю, сколько квадратных метров в чужом доме, галантно предоставленном неизвестным добровольцем сотрудникам милиции для оперативных целей. Не знаю и знать не хочу. Меня сильно трясло, и это было почти что привычно. Я вспомнил, как меня трясло после Роминого коктейля. Я вспомнил, как меня трясло после восхождения в квартиру Марии Александровны по водосточной трубе…

И вообще, если вспомнить, сколько раз меня трясло за последние два месяца, можно со счету сбиться.

Меня за всю жизнь столько не трясло!

— Отлично-отлично, — пробормотал Рома, — сейчас поедем к тебе.

Мне никуда не хотелось ехать. В кармане грелись десять тысяч рублей, мое единственное достояние за последние огорчительные дни. Я не знал, как их прикарманить, но дал себе слово, что пойду на все уловки, мыслимые и немыслимые, но оставлю эти деньги в этом кармане пальто, некогда принадлежавшем вору в законе.

Вор у вора дубинку украл! Вор у вора дубинку…

— Ты слышишь меня? — донеслось откуда-то издалека.

— Слышу-слышу, — испуганно ответил я и завертел головой.

Неужели, я опять попался на удочку? И меня снова начнут пытать на прочность?