— Мы должны быть уверены не только в хозяине, но во всех. Мы должны уйти пешком так, чтобы никто нас не видел. Смотри, вот здесь карта западного Корнуэлля, посмотрим, куда нам идти. За ночь я отдохну. У тебя, кроме трубки и этого ящика, нет ничего. Мы можем пройти, по крайней мере, миль десять. Посмотрим на карту.

Дядя Джозеф постарался было защитить свой план и уверить племянницу, что, уехав в карете, они избегнут преследования, но напрасно. Сара заставила его рассматривать карту. Немного севернее того городка, в которой они находились, означены были две пересекающиеся дороги, из которых одна вела в Трэро, а другая — в другой, город, лежавший более на севере, откуда опять спускалась дорога в Трэро. Увидев это, Сара предложила отправиться пешком в первый город. Таким образом она полагала скрыть свой путь. Даже в случае новых затруднений она считала более безопасным уйти до наступления ночи.

Дядя Джозеф пожал плечами, безропотно принимая предложение племянницы продолжать путешествие пешком.

— Нужно слишком много ходить, чтобы наблюдать за нами, — отвечал он. — Не лучше ли, дитя мое, сесть в карету и спокойно уехать в Трэро? Тогда — конец нашим странствованиям.

— Твоим, да, но я еще не могу сказать, что и мои странствия кончатся.

При этих словах лицо старика мгновенно изменилось. Глаза его с вопросительным выражением остановились на племяннице, щеки побледнели и руки опустились.

— Сара! — сказал он тихим, почти умоляющим голосом. — Сара, неужели у тебя достанет духа покинуть меня?

— Достанет ли у меня духу остаться в Корнуэлле, спроси меня. Если бы я могла слушать только голос моего сердца, о, тогда я бы не рассталась с тобою, но ты знаешь, что мне судьба отказала в этом счастье. Страх, что мистрисс Фрэнклэнд найдет меня и станет требовать объяснения моих слов, гонит меня из твоего дома. Мне страшно думать, что она найдет меня и станет от меня требовать объяснения. Пусть уж лучше она найдет письмо. Я уже сказала ей то, чего не должна была говорить. Если я опять увижу ее, она может сделать из меня все, что ей угодно. Боже мой! Боже мой! Думать, что эта женщина, которая вносит всюду с собою счастье, наводит на меня ужас! Я бегу от нее, как от чумы. С того дня, когда она приедет в Корнуэлль, моя нога не должна быть здесь… Дядя, милый дядя, не мучь меня вопросами: достанет ли у меня духу расстаться с тобою. Ради моей матери верь мне, что я должна оставить тебя, хотя бы от того зависела жизнь моя.

С этими словами она в изнеможении опустилась на диван; глубокий вздох вырвался из ее груди, руки опустились. Дядя Джозеф безмолвно стоял перед нею и смотрел глазами, полными слез,

— Я постараюсь перенести разлуку с тобою, — прошептал он, наконец, и сел на диван. — Ты будешь писать ко мне, когда я опять останусь один. Ты посвятишь несколько минут и твоему бедному дяде Джозефу.

— Я часто буду писать к тебе, — произнесла она, быстро обернувшись к старику и порывисто обхватив его шею своими руками. — Я буду обо всем писать тебе! Если я буду в затруднении или в опасности, ты обо всем узнаешь!

Проговорив эти слова, она снова упала на спинку дивана и с видом отчаяния закрыла лицо руками, как будто сознавая, что даже и в этих ничтожных действиях она не совершенно свободна.

Старик встал и молча начал ходить по комнате. В это время вошел слуга и стал накрывать на стол. После ужина дядя и племянница расстались, не сказав ни слова о занимавшем их предмете.

На другой день мистер Бухман старался казаться веселым и беззаботным; но голос, взгляды, жесты ему постоянно изменяли. Заметив это, Сара сказала ему несколько слов в утешение, но он отрицательно махнул рукой и пошел расплачиваться с хозяином.

После завтрака дядя и племянница, к великому удивлению хозяев и посетителей, пустились в дорогу пешком. Дойдя до перекрестка, они остановились и посмотрели назад. Ни на дороге, ни по сторонам ее никого не было видно.

— Дорога чистая, — сказал дядя Джозеф.

— Да, никого не видно, — отвечала Сара. — Но я не доверяю этим камням, — она указала на большие гранитные камни, лежавшие возле дороги. — Чем больше я думаю, тем больше боюсь, что нас поймали в западню.

— Ты говоришь «нас», Сара. Зачем им меня ловить?

— Они видели тебя со мною. Когда мы расстанемся, ты будешь безопасен. И это новая причина расстаться.

— Куда же ты поедешь, расставшись со мною. Далеко?

— Я не остановлюсь до тех пор, пока не почувствую, что я затерялась между людьми. Я поеду в Лондон. Не смотри на меня так печально. Где бы я ни была, я не забуду своего обещания. Я имею друзей — разумеется, не таких, как ты, но все-таки друзей — я к ним теперь поеду. В Лондоне, я знаю, меня не найдут. По всему, что я теперь видела слышала, я почти уверена, что мистрисс Фрэнклэнд ищет меня, а если она узнает, что было вчера в ее доме, то употребит все средства, чтобы найти меня и допытать. Если они найдут тебя в Трэро, постарайся как можно осторожной отвечать на их вопросы.

— Я ничего не буду отвечать, дитя мое. Но скажи мне, — потому что я хочу знать, есть ли надежда, что ты возвратишься ко мне, — скажи мне, что ты станешь делать, если мистрисс Фрэнклэнд найдет письмо?

— Если она найдет Миртовую комнату, — отвечала Сара, остановившись и поглядев на старика, — то все-таки ей трудно будет найти письмо. Оно невелико и спрятано в таком месте, что никому и в голову не придет там искать.

— Ну, а если она его найдет?

— Если письмо будет в ее руках, то это новая причина бежать от нее.

Сара отчаянно заломила руки, лицевые мускулы судорожно двинулись, глаза закрылись, щеки покрылись мертвенною бледностью. Так простояла она с минуту, потом медленно достала платок и начала обтирать лицо. Старик спросил, не жарко ли ей, и предложил сесть у дороги. Сара отвечала, нет еще, и пошла, увлекая за собою старика.

Через полчаса они достигли поворота на большую дорогу; здесь скоро нагнала их пустая телега. Сидевший в ней человек предложил им сесть и доехать до ближайшего города. Они приняли это предложение и не более как через час остановились у дверей гостиницы. Узнав, что дилижанс уже ушел, они доехали до Трэро в частном экипаже. В продолжение всего пути они не встретили ничего, что бы могло возбудить подозрение, что за ними наблюдают.

В пять часов пополудни они вошли в контору дилижансов в Трэро, чтоб узнать, в какое время отправляется дилижанс в Экстер, и узнали, что один идет через час, а другой в восемь часов утра.

— Ты не поедешь сегодня? — умоляющим голосом спросил старик. — Ты подождешь до утра.

— Нет, лучше уж ехать сегодня, иначе, я боюсь, решимость моя исчезнет, — отвечала Сара.

— Но ты так бледна, утомлена, слаба.

— Я никогда не бываю сильнее.

Дядя Джозеф тяжело вздохнул и повел племянницу к себе. Подойдя к окну, они увидели работника, который сидел в своей обыкновенной позе и полировал кусок дерева. В отсутствие хозяина он принял несколько заказов и хотел было сказать о них, но старик, ничего не слушая, печально побрел в свою комнату.