Сон.

* * *

Пробуждение.

Темнота.

У меня есть глаза. Я чувствовал, как дергались открывавшиеся и закрывавшиеся веки, хотя попрежнему ничего не видел. Ослеп?

Я пошевелил правой рукой. Вроде не тащу прикрепленную к ней пластиковую трубку, значит, капельницу от меня отцепили. С некоторым усилием поднял руку к лицу, чтобы проверить, есть ли на глазах бинт. Не было. Я моргнул. Потом попытался поднять голову и застонал – шею пронзил огненный шип обжигающей боли. Посмотрел вокруг, пытаясь найти свечение циферблата, свет в щели под дверью или мигающие зеленые огоньки консоли, измеряющей мои жизненные показатели.

Ничего.

Я попытался сесть. Сумел оторвать спину от простыни, но вторая рука не пошла со мной. Я дернул ею, услышал звяканье металла и почувствовал на запястье холодную сталь. Меня приковали к кровати.

Плохой знак. Всегда.

Разлепив сухие губы, я прохрипел:

– Эй?

Меня мог бы услышать только тот, кто сидел рядом. Я попытался сглотнуть и попробовал еще раз:

– Эй? Есть тут кто-нибудь?

Что-то вроде эха моего голоса подсказало мне, что я в маленькой комнате.

– ЭЙ?

Я подождал звука шаркающих шагов медсестры или даже звона ключей здоровенного тюремщика, который крикнет мне заткнуться ко все чертям, иначе он посадит меня в одиночку.

Ничего. Но, кажется, где-то вдалеке капала вода.

Внезапно я проникся уверенностью – абсолютной уверенностью, – что меня здесь бросили. Никаких допросов, они сунули меня в это здание, приковали к кровати и оставили умирать от жажды. И даже не оставили света. Я буду лежать, день за днем, ходить под себя, как брошенный в трейлере пес, чей хозяин ушел куда-то за метамфетамином.

– ЭЙ! КТО-НИБУДЬ?

Я потянул за наручники. Не произошло ничего, кроме раздражающего шума. Я даже не мог увидеть дверь.

Здесь и нет двери, наверно, они заложили ее кирпичной стеной, или заперли меня в грузовом контейнере и навалили на крышу тысячу тонн дерьма, или опустили на дно океана.

– ЭЙ! ЭЙ!

Я поднял ногу – не скованную, насколько я мог сказать – и ударил поручень, к которому были прикреплены наручники. Нога была слабой до невозможности. Поручень даже не пошевелился.

– ЭЙ! ЧЕРТ ПОБЕРИ!

– Сэр?

Слабый голосок. Я застыл.

Неужели я действительно его услышал?

Я, как дурак, уставился в темноту, выискивая движение. Кто-нибудь мог бы сидеть у меня на коленях – я бы все равно его не увидел.

– Эй! Здесь есть кто-нибудь?

– Только я. – Похоже на голос маленькой девочки. – Ты не можешь говорить потише? Ты пугаешь нас.

– Ты кто?

– Анна. А тебя зовут Волт?

– Нет. Меня зовут Дэвид. Кто такой Волт?

– Мне показалось, что они называли тебя Волт. Когда принесли сюда.

– Нет. О, хорошо. Вонг. Они, скорее всего, сказали Вонг, это моя фамилия. Дэвид Вонг.

– Ты из Японии?

– Нет. Здесь есть еще кто-нибудь?

– Только мы. Я и мистер Медведь.

– Лады, Анна, может, это странный вопрос, но мистер Медведь – он настоящий медведь или плюшевый?

– Он плюшевый, когда сюда заходят взрослые. Извини, если испугала тебя.

– А что вы здесь делаете, Анна?

– То же самое, что и ты. Наверно, мы больны, и они хотели быть уверенными, что другие люди не заразятся от нас.

– Где мы?

– Почему ты не задал этот вопрос первым?

– Что?

– Не имеет смысла спрашивать меня, что я здесь делаю, если ты не знаешь, где это «здесь».

– Мы в больнице?

Нет ответа.

– Анна, ты здесь?

– Да. Извини, я кивнула головой, но забыла, что ты не можешь меня видеть. Мы в старой больнице. В подвале.

– Тогда где все? И что случилось со светом?

– Ты можешь спросить у космонавта, когда он опять придет. Раньше их было очень много, но в последнее время все они куда-то подевались.

Мне не надо было спрашивать, кто такие космонавты. Парни в защитных скафандрах.

– И сколько времени прошло с того момента, как они исчезли?

– Не знаю, у меня нет телефона. Но с тех пор я два раза спала. Уверена, что они скоро вернутся. Может быть, у них выходные.

– Ты помнишь, когда они принесли тебя сюда?

– Вроде как. Они пришли, взяли папу и сказали нам, что мы не можем идти домой, и что нас переводят в особую больницу. И вот мы здесь. – Внезапно она перешла на шепот. – Мне кажется, мы должны говорить тише.

– Сколько тебе лет, Анна?

– Восемь, – прошептала она.

– Послушай меня. Я не хочу пугать тебя, но они оставили нас здесь без электричества, еды и воды. Может, они вернутся и позаботятся о нас, но мы должны разработать план действий, предполагая, что за нами никто не придет.

– Если ты выпил всю свою воду, можешь взять немного моей.

– Я… у меня есть вода? Где?

– На столике рядом с тобой.

Я вытянул правую руку и коснулся ряда упакованных в целлофан бутылок. Вытащил одну и наполовину осушил, но тут меня разобрал кашель.

– Шшш! Нам действительно лучше вести себя потише. Еще есть коробка со злаковыми батончиками и всем таким, но они не очень хорошие.

– Почему мы должны вести себя тихо?

– Мне кажется, я слышала человека-тень.

Я подавился водой.

– Шшш.

– Анна, мы…

– Пожалуйста.

Теперь мы лежали молча, плавая в темноте, как пара безглазых пещерных рыб.

* * *

Наконец Анна сказала:

– Мне кажется, он ушел.

– Человек-тень?

– Да.

– Опиши его мне.

– Он – тень с глазами.

– Где ты видела его?

– Вон там.

– Я не вижу, куда ты указываешь.

– В углу.

– Когда? Я имею в виду, когда ты видела его раньше?

Она вздохнула:

– У меня нет часов.

– Что… э, что он делал?

– Просто стоял. Я испугалась. Мистер Медведь зарычал на него, и в конце концов он ушел.

Где-то я читал, что можно снять наручники, если сломать кость у основания большого пальца. Или, может, просто сместить ее? В любом случае стоило бы попробовать, если бы мои ноги были посильнее. Но потом будет еще та задача – попробовать открыть предположительно запертую дверь одной рукой. Может, Анна поможет.