Пока родители читали нотацию, на заднем фоне негромко работал телевизор. Ведущая Си-эн-эн, Кристина Эймонпур, рассказывала о ситуации в Сирии. Мне очень хотелось оказаться на месте Кристины, очутиться сейчас на другом конце света и заниматься важным делом.

Не рассказала Джейку об угрызениях совести и комплексе вины за гибель Рамона. Лишь сказала:

— Они на целый семестр забрали меня из колледжа, и пришлось три раза в неделю посещать эти дурацкие семинары, которые вел идиот по имени Сэм Банго.

— Нелегкое испытание для семнадцатилетней девушки, — заметил Джейк.

Я была благодарна ему за то, что он не отозвался дурно о Рамоне и не заставил меня продолжать перечислять партнеров до конца, так же как он перечислил своих.

Болфаур казался таким сильным и уверенным в своей бейсболке. Он так хотел мне поверить.

— Ну что? Тебе не кажется, что у меня чересчур пикантное прошлое? Еще не поздно отступить.

— От этого ты стала еще пикантнее. Кроме того — может быть, твои родители были правы, ну, я имею в виду сексуальную озабоченность. То-то мне повезло. А что, в конце концов, случилось с Сэмом Банго?

— Очень странная история. Лет десять назад встретила его сестру. Агент ФБР по имена Сэнди Банго сидела у нас на лекции по политологии. Фамилия редкая, явно не простое совпадение, поэтому после занятий я подошла к ней и спросила, не родственник ли ей Сэм Банго. Она поинтересовалась, откуда его знаю. Не подумав, ляпнула про семинары. Сэнди с улыбкой посмотрела и сказала: «Ого». Выяснилось, что его посадили на четыре года. Сэнди умолчала о подробностях. Я сначала просто стояла как громом пораженная, а потом попросила передать ему привет.

Первый и последний раз мы с Джейком говорили о Рамоне — и вообще о наших предыдущих связях. Даже Лизбет редко упоминалась в разговорах. Мне нравилось в Джейке то, как он оставлял прошлое позади. Жизнь с ним означала исключительно движение вперед.

В последнее воскресенье ноября замечаю на Ошен-Бич оранжевый «шевроле». Когда приезжаю в десять утра, собираясь приступить к традиционному обходу, машина уже стоит на парковке. День необычайно солнечный, тумана почти нет. На горизонте медленно движутся лодки.

Быстро записываю номера и паркуюсь рядом. Руки дрожат, сердце начинает колотиться, мускулы напрягаются. Водитель — тот самый мужчина с седыми бородой и висками, которого я видела в день исчезновения Эммы, — читает газету и пьет кофе. Его лицо слегка шире, чем мне помнилось, и на дверце машины нет желтой полосы, но, кроме этого, все детали совпадают. Изображение гавайской девушки на передней панели и фигурка Девы Марии на зеркальце заднего вида.

Звоню детективу Шербурну. Слышу автоответчик.

— Он здесь, — говорю. — На пляже. Мужчина в оранжевой машине.

Диктую номера, потом звоню Шербурну на пейджер и домой. Никто не отвечает.

С полчаса наблюдаю за мужчиной. Он внимательно читает газету, колонку за колонкой, наконец вылезает из машины, подходит к ограждению и смотрит на океан. Я приближаюсь и останавливаюсь в каком-нибудь шаге. На нем красивые ботинки — слишком красивые для пляжа.

— Хороший день, — говорит он.

— Да, мы его долго ждали.

— Мой первый год в Сан-Франциско. Конечно, я не так себе его представлял, когда решил перебраться в Калифорнию. Лето вышло настолько холодным, что я уже хотел собрать вещи и укатить домой.

— А откуда вы?

— Из Невады. А вы?

— Из Алабамы.

— У меня тоже такой был, — кивком указывает он в сторону мальчишки, который ведет по пляжу собаку.

— Ребенок? — испуганно спрашиваю.

— Нет, собака. Коричневый лабрадор.

— О…

— Его звали Фрэнк. Самая глупая и ласковая псина из всех, каких я только видел.

— И где он теперь?

— Не знаю…

От этого человека буквально исходит аура одиночества, как будто он долгое время провел наедине с самим собой. Пытаюсь придумать правильный вопрос, зайти с нужного бока.

— Что привело вас в Сан-Франциско?

— Долгая история.

— Я не спешу.

Бородач скрещивает руки на груди.

— Знаете что? Изложу вам сокращенную версию за чашечкой кофе у Луиса.

Приказываю себе сохранять спокойствие и небрежно отзываюсь:

— Идет.

Мы шагаем по дорожке к закусочной, садимся за столик у окна с видом на океан. По бетонным развалинам Сутро-Басс пробирается молодая парочка.

— Как вас зовут? — спрашивает мужчина, добавляя в кофе сливок.

— Дана, — легко сходит с языка ложь. — А вас?

— Карл Ренфроу.

Далеко внизу парочка находит свободный пятачок, укрытый от взглядов блуждающих по дорожкам. Сидя там и слушая, как волны бьются о камни, можно представить себе, будто вокруг никого. Я размышляю, как бы вытянуть из Карла информацию, не внушив подозрений; в это время девушка на пляже задирает юбку, садится на корточки и справляет нужду.

— А мы удачно сели, — улыбается Карл.

Девушка ни о чем не подозревает и никуда не торопится. Парень подносит руку козырьком к глазам и смотрит в направлении закусочной, потом что-то говорит девушке. Та поспешно натягивает трусики, опускает юбку и встает.

— Мы часто такое наблюдаем, — говорит официантка. — Люди даже не подозревают, что нам их видно.

В закусочную входит семейство и, тихо переговариваясь, рассаживается за столиком позади Карла. Родители на первый взгляд слишком молоды для столь многочисленного потомства — сын-подросток, девочка лет пяти и младенец с головой странной формы. Отец в надвинутой на лоб белой бейсболке приказывает детям успокоиться.

— Вас, наверное, в Иллинойсе слышно, — пытается он приструнить детвору.

— Вы собирались рассказать, каким образом попали в Сан-Франциско, — напоминаю.

— Жена погибла два года назад. Крушение автобуса в Гватемале.

— Соболезную.

— Итог жизни в сорок три года. Она снимала в Гватемале документальный фильм. — Седовласый насыпает в кофе сахар. — Потом сын уехал в колледж. Больше ничто не держало меня в Неваде.

Пытаюсь понять, знает ли он, с кем беседует. Может быть, в тот день на пляже бородач хорошо запомнил мое лицо и сейчас вернулся на место преступления. И все-таки я ошиблась. Еще один тупик, еще один пункт, который можно вычеркнуть из списка. Мой нынешний собеседник не преступник, не совратитель малолетних, не убийца. Не знаю, почему я так в этом уверена. Просто уверена. С некоторыми людьми можно прожить бок о бок много лет и все-таки не разгадать их истинной сути, зато души других читаются как открытые книги.