– Вы правы. Ладно, откуда вы знаете про Людмилу?

– Петя рассказывал мне о своей жизни. Я была не единственной его любовью. Когда-то давно он встретил девушку. Он был в ее деревне на раскопках, потом ему неожиданно пришлось уехать. Он даже не успел попрощаться, попросить его ждать. В общем, когда он туда вернулся, девушка уже вышла замуж, родила дочь.

Ого, как все запутано. Это вам посюжетнее бразильских сериалов. Это, черт ее дери, жизнь, а не вымысел какой-нибудь слишком впечатлительной дамочки, сидящей полжизни на успокоительном.

– Потом он встретил меня. И как-то у нас все так сложилось, мы поженились. Но он помнил ее, помнил всегда. Когда пришла пора задумываться о наследниках, он спросил меня, буду ли я против того, чтобы он кое-что оставил дочери той самой девушки.

– И? – спросила я, когда она затихла.

– Конечно, я не была против. Это достояние его семьи, и только он мог распоряжаться им. В конце концов, материальные блага он все оставил мне.

Да уж…

– Евгения Ильинична, кто еще знал, что вы не единственная наследница?

– Ваня знал, Паша… Славик знал, я… Павлик знал тоже, он еще расстроился… по его мнению, только я имею права… а не какая-то девчонка, неизвестно откуда взявшаяся.

Ну конечно, вся троица была в курсе. Петя, Ваня, Паша. Стоп.

– Евгения Ильинична, а кто такой Павлик?

– Павлик? Племянник мой, сын сестры.

– Как часто он у вас бывает?

– Сейчас реже, он водителем работает, а раньше, когда учился, он у нас жил.

– А с Петром Ивановичем он ладил?

– Да, конечно. Петя всегда со всеми общий язык находил. Он даже Павлика к собирательству марок привлек. На аукционы с собой брал.

Вот тебе и раз.

– Евгения Ильинична, а вы его описать можете? Ну, там рост, вес, особые приметы?

– А зачем вам, Танечка? – испуганно спросила она.

– Сдается мне, Евгения Ильинична, что именно он всем и помог на тот свет отправиться.

– Бог мой, вы уверены?

– Буду, как только вы мне его опишете.

– О, да, сейчас… Павлик высокий, очень высокий. У него широкие плечи, он, знаете, всю жизнь спортом увлекается. У него темные волосы и глаза тоже.

Бинго!

– Евгения Ильинична, а какая у Павла шапка? И на какой машине он работает?

– Шапка? Шапка… норковая шапка, похожая на эту, как ее…

– Кепку? А машина?

– Точно. Господи, а машина какая? Большая такая, с холодильником вместо прицепа. Реф… рефр… не помню…

– Рефрижератор?

– Точно.

Попался, гад.

– Евгения Ильинична, ни в коем случае не открывайте ему дверь, если он появится. Вам может грозить опасность.

– Значит, это все-таки он, – упавшим голосом произнесла она.

– Да. Это он.

– Как же так? Ведь всю жизнь был отличником, спортсменом…

– Евгения Ильинична, большие деньги и не таких людей ломали. А здесь действительно очень большие деньги.

– Боже мой…

– Еще, Евгения Ильинична, мне нужны его полные данные, имя, фамилия…

– Да, конечно. Филиппов Павел Сергеевич, 1979 года.

Я попрощалась с ней, оставив ее переживать шок.

А ведь Федор и Юра упоминали, что парень с теткой говорил. Тетка! Не женщина, в смысле особа женского пола неизвестного возраста, а самая натуральная тетя, сестра мамы, роднее тети нет.

Иногда я так изворотливо хитра и коварна, что не замечаю очевидного. Наверно потому, что мой мозг, помимо всех остальных вопросов, озадачивающих человечество на протяжении всей его истории, мучается еще одним, но самым главным.

Все действительно так просто, как кажется, или в этом весь подвох?

– Твой кофе!

Никита подошел ко мне и протянул кружку. Я взяла ее с благодарной улыбкой.

Он и правда чудо. На досуге стоит поразмышлять об этом.

– Дело закрыто, Холмс?

– Почти, Ватсон. Это зависит от того, останемся ли мы удовлетворены ответами на вопросы или же хотим посмотреть в глаза мерзавца, а затем раздавить его.

– Добро просто обязано победить и размазать зло по асфальту, желательно с особой жестокостью, чтоб остальному злу неповадно было, – мудро заметил Никита. – С другой стороны, у тебя в этом деле столько заинтересованных лиц, что можно проголосовать.

– Нельзя всем дать все, потому что всех много, а всего мало. Если мерзавец нашел марку, его теперь поймать можно только при передаче оной, а это долгие месяцы напряженной слежки за всеми аукционами, налаживание контактов с замкнутой кастой коллекционеров, половина которых сама боится органов как огня.

– Но ведь врагу не сдается наш гордый Шерлок?

– Не дождетесь, у Холмса всегда есть козырь в… – я с сомнением оглядела свою фигуру, замотанную в одеяло, как в римскую тогу.

– В потайном месте на теле Холмса, – закончил мою мысль Никита с улыбкой.

– Как неприлично, Ватсон! – расхохоталась я.

– Вообще-то я имел в виду твои мозги, но если ты так интерпретируешь… – Никита сделал шаг к кровати.

– Нет, дорогой, у меня много дел. Мой завтрак готов?

– Си, синьора, – Никита подхватил меня на руки. – Сейчас решим вопрос транспортировки.

– Ооо!! Осторожнее! Это вам не какая-то китайская ваза династии Мин! Это я, единственная и неповторимая…

– В своей скромности женщина, покоряющая мужчин размерами…

– Своего интеллекта?

– И этим тоже, дорогая…

Завтрак проходил в той же интимно непринужденной обстановке. Никита с большим аппетитом уминал овсяную кашу, сдобренную свежими ягодами и большой ложкой меда. Я внимательно осмотрела обилие на столе, составляя в уме план хитрой атаки, после которой хотелось бы смочь встать самой, а не выкатиться из-за стола.

– Это что, Берримор? – не удержалась я и показала на тарелку, стоящую передо мной. Рядом стояла розетка с ягодами и еще одна с медом. Также в зоне доступа находились кувшинчик со сливками и масленка.

– Овсянка, сэр, – ответил Никита, отправляя в рот очередную дозу завтрака.

Я улыбнулась. Потом я очаровалась тем, как двигаются губы Никиты, совсем забыв о своей овсянке.

Никита хмыкнул.

– Ешь, Холмс, у тебя сегодня решающая битва со злом.

– Овсянка поможет мне победить?

– Точно-точно.

– Я столько времени и сил трачу на раскрытие дела, а все дело в овсянке? – воскликнула я возмущенно, но все испортила своей улыбкой.