Чего стоили его почти что приятельские отношения с Риббентропом! Судя по всему, дальновидный немецкий дипломат предполагал сделать из молодого английского аристократа своего агента влияния, поэтому приглашал его в совместные поездки по Германии, знакомил с высокопоставленными чиновниками геббельсовского министерства пропаганды, делился кое-какими секретами.

– А сейчас Филби в Испании, – закончила свой рассказ леди Херрд. – На этот раз он представляет «Таймс», но перед этим побывал там в качестве независимого журналиста. Я читала несколько его заметок из Севильи, где располагался штаб Франко: слабенькие, скажу вам, заметки, и что особенно противно – верноподданнические. Не удивлюсь, если окажется, что Филби – правая рука Мосли, а уж он в Британии фашист из фашистов, ведь именно этот баронет в 1932-м основал Британский союз фашистов.

– Ну, что скажешь? – кивком поблагодарив леди Херрд, обратился Скосырев к Маркину. – Как тебе эта информация?

– Скажу, что леди Херрд большой молодец. За такую информацию не грех и заплатить: в следующий раз обязательно привезу ей какой-нибудь испанский сувенир… Но вот что меня смущает, – продолжал Маркин. – Почему Филби так явно демонстрирует свои симпатии к фашизму: будь то фашизм немецкий или испанский? Ведь в Англии быть сторонником Гитлера или Франко неприлично, тем более в высшем обществе. И хотя люди типа Освальда Мосли там есть, джентльмены их сторонятся и руки островным фашистам не подают.

– Ты намекаешь, не игра ли это? – уточнил Борис. – Не пытается ли Филби заигрываниями с фашистами прикрыть что-то другое?

– Вот именно… Хотя, – пожал он плечами, – журналист есть журналист, ради доступа к интересной информации наш брат готов и не на такое.

Я-то ведь с Рамосом общаюсь, а он не только фашист, но и садист. Ладно-ладно, – заметив возмущенную гримасу Скосырева, миролюбиво закончил Маркин, – какой он маг и чародей, я уже знаю. Но лучше бы он занимался производством одеколона, чем организацией расстрелов пленных.

– Какой же ты, однако, злопамятный, – укоризненно покачал головой Борис. – Давай не будем никого осуждать: в конце концов, эти люди действуют в соответствии со своими убеждениями. Хочешь еще по одной? – потянулся он к бутылке.

– Не откажусь.

– Тогда за удачу! – чокнулся он с Маркиным. – За удачу в делах наших темных и лукавых…Ты обратно-то когда поедешь?

– Денька через три-четыре. Во-первых, надо отписаться: хочу сделать пару забойных репортажей. И, во-вторых, нужно наладить Зуева. Он у республиканцев не был, что там и как, не знает, поэтому надо посидеть и обмозговать, как там работать и с кем иметь дело.

– Я с ним тоже потолкую. И, прежде всего, заставлю почитать «Правду».

– «Правду»? – оживился Маркин. – Откуда у тебя «Правда»?

– От верблюда, – усмехнулся Борис. – Друзей надо иметь, и не таких, как у тебя, не фашиствующих английских аристократов. Тихо, тихо! – успокоил он вскочившего было Маркина. – Это я так, к слову. А «Правду» мне присылают из Сантандера. Когда-то я не вылезал из городской библиотеки и сохранил добрые отношения с тамошними дамами. Как оказалось, они «Правду» выписывают и по моей почтеннейшей просьбе пересылают президенту Андорры.

Когда Борис говорил о библиотечных дамах, то имел в виду не всех, а только одну, ту, которой подарил розу и которая в одночасье из замарашки в поношенной кофте превратилась в принцессу, или, как он говорил, в ненадкушенную конфетку.

«А рассказывать Пашке о том, что с синьорой Терезой Лопес я состою в переписке и что однажды мы с ней встречались, вовсе необязательно, – подумал он. – Эх, что это была за встреча! – облизнул он надкушенную губу. – Таких страстных женщин я не встречал. Одно слово – испанка!»

– Я бы тоже почитал московскую «Правду», – не заметив взволнованного состояния Скосырева, гнул свою линию Маркин. – Интересно, как освещают события в Испании большевики?

– Ты знаешь, действительно, интересно, – с трудом вернулся к действительности Борис. – Они прислали в Мадрид корреспондента по фамилии Кольцов. Отчаянный, судя по всему, парень: и под бомбежками сидит, и с передовой не вылезает, и с «пятой колонной» разобраться успевает. Так и быть, на день-другой я тебе газеты дам, – подошел к книжному шкафу Скосырев, – но из резиденции не выноси: мало ли что, а мне их надо возвращать.

Когда возбужденный Маркин умчался в свой кабинет, Борис отправился на половину леди Херрд. Надо сказать, что за последнее время она заметно сдала: ссутулилась, пополнела, поседела. И, что удивительно, ее это нисколько не волновало. Когда подтянутый, энергичный и предприимчивый Борис, стараясь быть предельно деликатным, говорил, что вот, мол, как странно устроена жизнь: время не просто идет, а летит, и все мы, хоть и незаметно, но все равно стареем, поэтому с годами надо быть к себе особенно внимательным, делать зарядку, поменьше есть мучного и побольше гулять, леди Херрд равнодушно отмахивалась.

– Ради кого и ради чего? – задавала она риторический вопрос. – Тебе я нравлюсь и такая, – грустно продолжала она, – а производить впечатление на вчерашних пастухов и бывших поручиков как-то не хочется. Вот если бы мы поехали в Лондон и, как в былые времена, пошли бы в театр или на бега, тут уж я бы расстаралась: неделю сидела бы на диете, но талию довела бы до старой кондиции. Но ведь мы никуда не поедем?

– Ты же только что из Лондона, – недоумевал Борис. – Неужто не хотелось блеснуть перед подругами, соседями и друзьями?

– Нет, – равнодушно отмахнулась леди Херрд. – Во-первых, они, деликатно говоря, тоже вступили в определенный возраст. А во-вторых, и без этого мне завидуют.

– Да ты что?! – неподдельно удивился Борис. – С чего бы это вдруг?

– И вовсе не вдруг! – повысила голос леди Херрд. – Ты что, забыл, как за нами гонялись репортеры и почти все лондонские газеты наперебой печатали не только твои, но и мои фотографии, да еще рядом с королем, Черчиллем и Чемберленом?! Тогда ты был просто бароном Скосыревым, а теперь президент хоть и маленького, но независимого государства. Как тут не позавидовать: у них в любовниках стареющие лорды, а у леди Херрд – президент, и не дедок преклонных годов, а писаный красавец, – шутливо растрепала она его не очень тщательно зачесанный пробор. В Лондоне с тобой считаются – это факт! – решительно заявила она. – Я в этом убедилась, когда собирала информацию о Филби. Никогда не догадаешься, что я придумала! – хохотнула она. – Такое не пришло бы в голову и Мата Хари.

– При чем тут расстрелянная шпионка Мата Хари? – несколько опешил Борис.

– А при том, что я всем говорила, будто ты хочешь пригласить в Андорру талантливого английского журналиста в качестве советника по печати. Но так как практически ничего о нем не знаешь, попросил меня навести об этом джентльмене кое-какие справки. Поразительно, но это сработало, и все, кого я расспрашивала о Филби, охотно рассказывали все, что знали об этом парне.

– Умница, молодец и надежный товарищ – вот ты кто, моя дорогая Ламорес! – искренне расцеловал Борис свою подругу. – Но о Филби ты мне все рассказала, или что-нибудь оставила не для посторонних ушей?