Железная выдержка давала сбой, но Аля все еще пыталась вырваться на свободу. Туда, где нет Пальмовского. Туда, где его губы не пытаются поймать ее висок…

– Аль. Успокойся. Что это за истерика? – Невзирая на все попытки сбежать, Виктор только обнимал ее все крепче и крепче. – Я же ничего тебе плохого не сказал. Куда ты подорвалась? Может быть, объяснимся?

– Нет. – Смотрела куда угодно – в грудь Пальмовского, на свои ботинки, по сторонам, – только не в его глаза. В них нельзя было заглядывать, категорически: затянет в омут, обдаст теплом и обожанием, сожжет в печи желания.

Нельзя было себя обманывать: Аля отлично помнила тот поцелуй на кухне, который мог закончиться чем угодно, если бы Настя не помешала. И сколько раз она просыпалась потом от жарких снов, в которых занималась непристойностями с ненавистным Пальмовским – не счесть. Ненавидела его, проклинала, придумывала самые страшные виды казни… И продолжала скучать, томиться, тянуться…

– Можешь нормально ответить хотя бы на один вопрос? Что приключилось? – Неподдельная забота и интерес в голосе мужчины делали только хуже. Он как будто не понимал, как больно ранит, как возвращает в прошлое, из которого Аля так мучительно выбиралась, склеивая себя по осколочкам.

– Мне нужно ехать. Срочно. И так уже задержалась. – Сама поразилась тому, как глухо и безжизненно прозвучала фраза. Будто не Аля отвечала, а кто-то другой, внутри, давно исчезнувший, и вдруг восставший из пепла.

– Ты вся дрожишь, как будто температура высокая. Нельзя за руль. Я не позволю. – И столько было в его голосе спокойной уверенности, что девушку просто подбросило.

– Да кто ты такой, Пальмовский?! Кто дал тебе право что-то за меня решать? – Она снова застучала кулаками по груди Виктора, не обращая внимания на оглядывающихся прохожих. – Испортил мне жизнь один раз, мало было? Нужно еще разок поковыряться, да? Ты садист? Уверена, что да! Но извини, я склонностью к мазохизму не страдаю!

– Пойдем-ка, сядем в машину. Иначе кто-нибудь решит, что я к тебе пристаю, вызовет полицию… Оно нам надо, Аля? – Все так же спокойно и невозмутимо Пальмовский потянул ее в сторону. Конечно же, к своему черному монстру, а не к маленькой красной букашке.

– А пускай забирают! Может, хоть так поумнеешь немного! Я еще приукрашу, чтобы подольше держали! – Она говорила гадкие, гневные вещи, а ноги послушно переставляла.

– Оно тебе надо? Пока даешь показания, ночь наступит. А Настя тебя, наверняка, очень ждет…

– Опять манипулируешь, да? Давишь на больное? – Она усмехнулась горько, слезы снова были где-то поблизости. Приходилось кусать губу и вдавливать ногти в ладонь. Помогало, но ненадолго.

– Аль, нам все же нужно поговорить нормально. Без эмоций. Хотелось бы понять, когда и как я тебя обидел. И почему я об этом не знал так долго…

На негнущихся ногах она дошла до его машины. Долго смотрела на любезно открытую дверь, словно не понимая, зачем ей туда садиться…

Пальмовский ждал, не подгонял, ничем не выражал свое недовольство и нетерпение… Просто стоял рядом, придерживая одной рукой Алю, второй – дверцу.

С трудом забралась внутрь, ощущая, как не хотят слушаться конечности, как одежда цепляется за все на свете, не пуская… Вздохнула, прикрыв глаза, а потом уставилась на свои дрожащие пальцы. Губы, кажется, тоже тряслись от волнения, но девушка молчала, прикусив их, надеялась, что вот-вот – и все пройдет, она справится, и дальше все будет хорошо.

– Я, конечно, надеялся поговорить немного в другой обстановке…

Голос Виктора, раздавшийся неожиданно, заставил ее снова напрячься и вздрогнуть. А еще – отчего-то с новой силой разозлиться.

– А я вообще не планировала с тобой ни о чем говорить! – Получилось даже не кричать, но вышло все равно очень зло и жестко. И в то же время – Аля никогда еще не чувствовала себя такой беззащитной.

– Но придется, все равно. Как видишь, не такой уж город и большой, раз мы постоянно сталкиваемся…

Она искоса глянула в его сторону. Смотреть прямо на Пальмовского было отчего-то страшно. Аля боялась, что опять позорно разревется. От того, что ничего не может поделать с собой: очень хотелось впитывать его образ, отмечать, что он повзрослел, похорошел, стал еще заманчивее… И при этом все сильнее ненавидеть.

Виктор почему-то тоже уставился прямо перед собой. Будто разговаривал с лобовым стеклом, а не с Алей. Наверное, не хотел ее видеть – такую вот, растрепанную, раскрасневшуюся, с потекшей тушью и съеденной помадой… Возможно, даже пожалел, что связался, а не мимо прошел.

– Можешь просто делать вид, что мы незнакомы. Не бойся, я не буду бросаться под ноги и вешаться на шею. И Насте объясню, что к тебе подходить не нужно. Она умная девочка, быстро все поймет!

Обида за дочку всколыхнула все самое затаенное на глубине души, вытеснив и страхи, и свою собственную боль, тоску и желание. За Настю хотелось отомстить, жаль только, что Аля не знала, как это сделать правильно…

– Аля. Вспомни, пожалуйста, как мы расстались. – Виктор неожиданно повернулся к ней, поймал взгляд, не позволяя отвернуться, спрятаться. Теперь он тоже казался разозленным, до ужаса серьезным и сосредоточенным. Похоже, все его равнодушие и спокойствие было наносным, а сейчас пропало.

Пальмовский был зол. Не меньше, чем сама Аля.

– Помнишь тот день? Я вот прекрасно.

Он молчал. И это не было паузой. Мужчина ждал ее ответа. А Аля… сглотнула, снова почти до крови закусила губу. Что бы ни сказала сейчас – показалась бы истеричной дурой. При любом раскладе. А она ведь дурой не была, просто пыталась себя спасти…

– Нет. Что там было такого особенного?

– Мы занимались любовью весь день. Ты забила на пары. Не отвечала на телефонные звонки и меня не отпускала. Я работу прогулял, плюнул на все свои важные встречи и разговоры. – Пальмовский загибал пальцы, перечисляя факты, обнажая самые прекрасные и самые ужасные ее воспоминания. Разве могла когда-нибудь Аля забыть ту дату?

– Еще скажи, что я тебя к батарее галстуком привязала. Если бы очень хотел – мог встать и уйти в любой момент.

– Но не ушел же.

Она опустила глаза.

А Пальмовский придвинулся, нависая над ней. Девушка еле удержалась, чтобы не попятиться.

– Не ушел? Отвечай, Аля!

– Нет. – Выдавила через силу, воздух не хотел проталкиваться сквозь сухое горло.

– А чем дело закончилось? Помнишь? Или мне, все же, рассказать?!

Он психовал. Однозначно. И уже