всего на свете любит бороться с бурей. В узких проходах тебя швыряет от стены к стене. Я взывал к небесам, чтобы это поскорее закончилось, и пытался забыть о своем существовании, смиренно качаясь на своей теплой, как в тропиках, койке. Боже, на что я стал похож! Я чувствовал собственный запах и вкус – это было просто отвратительно. Сидеть и ходить мне удавалось с большим трудом. В холодном поту, со слезами на глазах я снова улегся на койку. В туалете адски жарко, а миазмы стояли такие, что дышать просто невозможно. В водовороте темной воды кружилось чарующее содержимое человеческого желудка. Люди в проходах стонали, давились и кашляли. Мне пока что не пришлось бить челом «фарфоровому кумиру», и я постараюсь держаться и дальше. Эти американские горки могут длиться несколько дней. Шторм, бушевавший над Баренцевым морем, смещался к северо-востоку. Около полуночи капитан развернул судно носом к ветру, чтобы уменьшить крен. Скорость спала вполовину, и «Иван Киреев» двинулся дальше в Баренцево море, однако вертикальная качка только увеличилась. Мне было муторно и тоскливо: наверное, я не гожусь в астронавты, и мне ничего не остается, кроме как доверить свою судьбу стальному судну и его надежной команде.

Геррит де Вейр с похвалой отзывался об усовершенствованиях в конструкции судов, которые случились в его время. Пятьдесят – шестьдесят человек должны были трудиться почти что круглые сутки на протяжении семи месяцев, чтобы построить один корабль. Экспедиция Баренца, которая совершалась по поручению города Амстердама и Республики Соединённых провинций, была тщательнейшим образом подготовлена. Уверенность в своем судне и основательная подготовка к дерзновенному проникновению во враждебную среду – это роднит исследователей XVI века с современными космонавтами и астронавтами. Вот что писал американский ученый и астронавт Джо Аллен в предисловии к своей книге «Выход в космос: одиссея астронавта»:

Космические аппараты, которые летают вокруг Земли и пересекают Солнечную систему, стали возможны лишь в результате взаимодействия самой передовой науки и технологии нашего времени. Это нечто большее, чем управляемые компьютером механизмы из композитных материалов и металла. Эти космические аппараты – памятники стремлению человечества постоянно совершенствовать свои творения. В каждом углу, в каждом закутке и проходе на борту космического корабля мы чувствуем искусство его строителей, и их разум и дух путешествуют вместе с нами [Allen and Martin 1984, 2nd ed. 1985].

Это подводит нас к любопытной конструкции стыковочной системы «Союз – Аполлон», разработанной для потрясающей стыковки на орбите в 1975 году, с которой стартовала эпоха международной разрядки. Кроме идеологических разногласий, двум сверхдержавам надо было преодолеть много технических трудностей, в том числе совместимость стыковочных модулей. Оказалось, что обе стороны ранее использовали несимметричную гендерную схему «штырь – конус». Но ни одна из сторон не хотела быть в принимающей, или «женской», роли. И русские, и американцы хотели, чтобы на их модуле был установлен «штырь». Надо было что-то придумать, поскольку без принимающего устройства стыковка невозможна. И тогда был разработан симметричный агрегат, по принципу работы схожий с рукопожатием. Как выяснилось, у новой андрогинной конструкции было много технических преимуществ. Модуль обеспечивал критически важный уровень избыточности системы, так как активные/пассивные роли могли динамически меняться; такой стыковочный механизм был универсальным, что рассматривалось как критически важный фактор в космических спасательных операциях. И более того: путь перехода между кораблями через центральный туннель становился доступен сразу, без снятия стыковочного оборудования, как это было в традиционной конструкции «штырь – конус».

Политика холодной войны создала параллельные миры, между которыми случаются неожиданные сближения и встречи. Оказалось, что американский фильм «Остров на вершине мира» (1974), забытый историей кинематографа, но памятный для меня, очень похож на советский фильм «Земля Санникова» (1973). Большинство моих русских собеседников не могли вспомнить содержания, но хорошо запомнили музыку и особенно главную песню. В основу сюжета положен фантастический роман Владимира Обручева, вышедший в 1926 году. Обручев описывает остров, лежащий далеко в Северном Ледовитом океане, но согретый теплом вулкана и населенный ископаемыми носорогами и мамонтами (и тут тоже всё кончается взрывом вулкана – я должен предупредить о спойлере). Обручев (1863–1956), который был ученым-геологом, первым выдвинувшим гипотезу происхождения лёсса (осадочная порода), по-видимому, черпал вдохновение в романе Артура Конана Дойля «Затерянный мир», вышедшем в 1912 году. Сам же Конан Дойль, по всей вероятности, вернулся памятью к событиям 1880 года, когда он служил врачом на китобойной шхуне «Хоуп» и встречался в море с Ли Смитом и экипажем «Эйры» накануне их отбытия в рекогносцировочную экспедицию на Землю Франца-Иосифа.[46]

Земля Санникова отнюдь не была лишь плодом воображения писателя-фантаста XX века. Она составляла реальную географическую гипотезу, вполне серьезно рассматривавшуюся на протяжении XIX века и уходившую своими корнями в средневековые представления об Арктическом континенте. Представления эти засвидетельствовал Герард Меркатор на карте мира 1569 года, изобразив четыре приполярных острова, разделенных реками, с магнитной горой на самом полюсе. Уже Виллем Баренц по результатам своих арктических плаваний решительно отказался от них: вместо Арктического континента на его на карте, посмертно опубликованной в 1598 году, изображен открытый океан с островом Шпицберген, населенный китами и морскими чудовищами. Однако и столетия спустя идея продолжала жить в форме мифа и в мечтах полярных исследователей.

В 1809 году Яков Санников, купец и промышленник из Якутска, принимавший участие в экспедиции Матвея Геденштрома, утверждал, что видел в океане землю к северу от Новосибирских островов. Нанесенная на карту Геденштромом, эта загадочная земля стала известна под именем Земли Санникова. Еще одну призрачную землю наблюдал Юлиус Пайер в апреле 1874 года с самого северного острова Земли Франца-Иосифа. Пайер окрестил ее Землей Петерманна, в честь известного издателя [Slupetzky 1995]. Казалось, мифический Арктический континент вновь обретал осязаемые черты – когда Фритьоф Нансен готовился к своей экспедиции на «Фраме», его предупреждали, что он потерпит крушение на его берегах [Nansen 1897, p. 23].

Поиски Земли Санникова стали центром полярных устремлений барона Эдуарда фон Толля. За Эдуардом Васильевичем фон Толлем (1858–1902) закрепилась репутация одного из самых знаменитых и романтичных российских полярных исследователей – не в последнюю очередь благодаря его благородному происхождению, а также той высшей жертве, что он принес на алтарь изучения Арктики. Это его портрет оставил в 1979 году на Северном полюсе Дмитрий Шпаро. В 1886 году, работая на Новосибирских островах в составе экспедиции Российской Императорской Академии наук под руководством Александра Бунге, фон Толль своими глазами наблюдал эту манящую и ускользающую землю. «В 1886 году… – писал он, – мне самому удалось видеть 13 августа от