картошкой и сушеной рыбой. Я даже заметил одну тыкву. Наша первая остановка – Музей естественной истории, куда Дмитрий Кравченко передал свои находки, сделанные на мысе Спорый Наволок между 1978 и 1981 годами, в том числе и человеческую челюсть. Музей был закрыт, но по предварительной договоренности к нам вышла одна из сотрудниц, и мы проследовали за ней по темным коридорам в пыльный, забитый бумагами офис. Она включила свет, и в конце коридора, на полу, в дальнем углу, мы увидали странный предмет, в котором немедленно опознали деревянный фрагмент корабля Баренца. Мои любознательные коллеги поинтересовались у нее, а где же челюсть, предположительно найденная рядом с Благохранимым домом. Вопрос поставил женщину в тупик. Хранитель была в командировке, поэтому она попросила нас зайти в другой раз, к большому разочарованию доктора Маата. Кравченко описывал челюсть как «маленького размера, принадлежавшая женщине или мальчику-подростку». Возможно, она принадлежала юнге, который был похоронен 27 января 1597 года в снежной могиле «глубиной семь футов». «Мы утешали его как могли, говорили ему слова из Библии, – писал Геррит де Вейр, – и вскоре после полуночи он умер».[38]

Члены экипажа «Ивана Киреева». Август 1995 года. Фото автора

Те два дня, что мы провели в Архангельске, наша команда бродила по его безлюдным улицам в полевой одежде, как клоуны. Центр города – это просторная площадь перед белым высотным зданием в советском (постсталинском) стиле. Рядом у реки – тихий бульвар и широкий пляж с пустой детской площадкой и сломанной каруселью. Возможно, до крушения коммунизма жизнь здесь била ключом. Я смотрел, как Ержи плещется в ледяной воде. Потом я сел на трамвай, идущий в Соломбалу, и, пройдя по засыпанным опавшими листьями улицам мимо старых деревянных домов и редеющих деревьев, вернулся на набережную. Воздух был наполнен ностальгическим запахом прелой листвы. Наступала осень, и скоро за ней следом придет северная зима. Наши шансы добраться до Ледяной Гавани выше всего в конце лета, когда атлантические штормы очищают Баренцево море ото льда. В доках я заметил Джорджа Маата. Он записывал свои впечатления на диктофон, подаренный ему Антоном ван Мюнстером. В фильме Антона рассказ о нашей экспедиции будет как бы от лица Джорджа и Ержи. «Доктор Маат, вы уже выбрали, кого бы вам хотелось прооперировать?» – спросил я его. Он стоял, положив руки на перила. «Попадаются интересные особи, но, чтобы сказать наверняка, нужно вначале произвести вскрытие». [39]

18 августа 1995 года, пятница

К нашему облегчению, экспедиционное оборудование прибыло в аэропорт Архангельска, но дело застопорилось на его таможенной очистке. Уж не знаю, то ли это порядки, принятые в новой России, или наследие России советской, но только, как в дурном шпионском фильме, нам пришлось пустить в дело наши «переговорные ресурсы».

«У вас есть документы из Министерства культуры, Посольства Нидерландов и ФСБ, но вы еще не получили разрешения от меня…» Таможенный офицер откинулся на спинку кресла и перестал обращать на нас внимание. Он сделал знак подчиненному и, когда тот подошел, принялся обсуждать с ним какие-то не относящиеся к делу вопросы.

Погрузка припасов на палубу «Ивана Киреева». 16 августа 1995 года

– Нам очень нужно получить от вас разрешение. Именно поэтому мы пришли к вам на прием, – просительным тоном начал Ержи.

– Он хочет денег, – прошептал Юрий Мазуров, сцепив руки за спиной.

– Сколько? – нетерпеливо спросил Ержи.

– Шесть тысяч.

Ержи отошел в сторонку, переговорил с Басом Кистом и достал деньги из конверта. Таможенник пододвинул кресло к столу и, довольный полученной «подмазкой», осчастливил экспедицию своей подписью, добавив три печати одну за другой. Потом он поднялся, и мы пошли за ним на склад.

Пока нас не было, на «Иване Кирееве» всё пришло в движение. Гудели краны, и погрузка шла полным ходом. Мне пришлось проталкиваться сквозь толпу, чтобы подняться на борт. После вчерашней вечеринки моряки и механики приветствовали нас поднятыми вверх большими пальцами. Отплытие назначили на 11 вечера. Капитан в полной форме стоял на ярко освещенном мостике. До отплытия оставались минуты, когда друзья, родственники, подруги и чиновный люд повалили с корабля. Они спускались по сходням и толпились на набережной. Яркие огни «Ивана Киреева» прогнали темноту. Девушки, взволнованные важностью момента, громко смеялись. С обеих сторон слышались последние напутствия, посылались воздушные поцелуи, руки взлетали вверх в прощальном жесте. Матросы втащили сходни на палубу и с усилием тянули толстые канаты, которыми было пришвартовано судно. Когда «Иван Киреев» отошел от бетонной стенки причала, машина заработала на полную мощность, так что от ее гула задрожала стальная палуба. Машущая толпа на берегу быстро растворилась в ночи. Лицом я чувствовал, как набирает силу холодный ветер. Наш корабль, набирая скорость, шел между темными берегами расширяющейся Двины. Все спешили вниз, чтобы отпраздновать отплытие, но я задержался на палубе чуть дольше. От бескрайнего простора Двинского залива захватывало дух. Всё еще можно было разглядеть тонкую полоску, разделяющую сумрачное небо и море. Виктору, боцману, очевидно, выпало нести вахту первым. Его темный силуэт склонился над стальным пультом управления. Огонек сигареты освещал его беспокойные глаза на бледном, небритом лице. Иногда он окликал меня по-русски, неизменно начиная свою речь с вежливого обращения ко мне по имени, которое он произносил абсолютно безупречно. Мне хотелось еще постоять и посмотреть по сторонам, но пора было идти спать. Это самый волнующий момент в каждом путешествии.

Спустившись на нижнюю палубу, я постучал в дверь соседней каюты, чтобы от имени моего соседа Хенри попросить их вести себя потише. Однако, когда дверь открылась, парни втащили меня внутрь и вложили мне в руку стакан, до краев наполненный водкой. Они стали расспрашивать меня, сколько мне лет, женат ли я, и показывали мне фотографии своих жен. Мой русский коллега, 41-летний геолог Дмитрий Бадюков (Дима), отвел меня двумя палубами выше – туда, где разместились руководители экспедиции. Каюты там были более комфортабельными. Доктор Маат вносил очередную запись в свой дневник, подкручивая седеющие усы. В соседней каюте спал крепким сном Антон. В конце коридора располагалась просторная лаборатория, заставленная ящиками с нашим оборудованием. Груз был привязан веревками, чтобы он не скользил во время шторма. Самый дальний конец коридора заканчивался двумя угловыми каютами. Каюта по правому борту принадлежала капитану, а напротив располагался Пётр Боярский –