Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прикормив, чечен» стал нацеливать их на добычу. Вначале грабили пьяных, потом одиноких прохожих. Путь стандартный. А кончилось тем, что «чечен» нацелил их на ограбление «орсовского» ларька в Филино. За Волгой, специально на максимальном удалении от постоянного места проживания.
Ночью пришли к ларьку, взломали дверь и вынесли, говорят, практически все там имевшееся. А имелось довольно много. Унести не смогли и половины. Оставшееся сложили в принесенные с собою мешки и зарыли в снег неподалеку. Будь с ними главарь, такой глупости он не позволил бы совершить. Но хитрющий и многоопытный «чечен», разработав план, вбив его в головы своей кодлы и проводив их на «дело», сам в центре города развязал драку и был задержан милицией. Так что в момент совершения кражи находился в отделении, алиби стопроцентное.
Там он скучал несколько дней. А субчики его, явившись домой с награбленным, ударились в загул, покупая пирожные, мороженое, конфеты, пряники, одаривая направо и налево награбленным. К брату Сеги Толе Сергиенкову (он отказался идти на грабеж) принесли несколько отрезов ткани и попросили спрятать, что тот и сделал.
Когда загул кончился, пошли за оставшейся добычей. Там их ждали. Взяли всех пришедших, остальных добирали на дому, заодно собирая припрятанное и еще не прогулянное.
Следствие шло недолго. Для оперативников главным было выявить зачинщика, в котором они сразу же заподозрили рецидивиста «чечена». И уже в первые дни допросов это имя было произнесено и зафиксировано. Дальше дело техники. Сроки ребята получили внушительные, от четырех до восьми лет, «чечен» пошел на десять.
Бабенки, помнится, больно жалели паренька с соседней улицы. Один сын у матери, при всей скудости жизни дошел до десятого класса, и на тебе. Уговорили его пойти на дело, пообещав костюм для выпускного вечера. В грабеже он не участвовал, стоял «на атасе», но три года схлопотал. И конец всем надеждам. Все проклинали «чечена», да что толку.
В школу после траурных каникул мы вернулись переволновавшиеся и перевозбужденные. Учителя не могли того не заметить, но отнесли на счет печальных событий, потрясших страну. И хоть это было не совсем так, разубеждать не стали.
Лето пионерское
Беседуя с друзьями, я иногда называю себя «дитем коллективизации и коллективизма». Дошкольное время прошло в детских яслях и садике, да еще и на «круглосутке». Отсюда садиковые привычки и пристрастия, скажем, сплю на правом боку, сложив ладони под щеку, как того требовали от нас воспитатели. Утром – обязательно каша, в обед – обязательно суп, за ужином – обязательно молоко или кефир. По той же «садиковой» привычке крайне нетребователен к еде, то есть «всеяден». Да и откуда взяться гурманству, если жевали мы все, что попадалось под руку…
Потом школа с обязательным набором правил, въевшихся на всю оставшуюся жизнь, вроде обязательной белой или просто чистой рубашки на выход и короткой стрижки в повседневной жизни. Наверное, по той же причине не понимал, да и не пойму никогда мужских локонов по плечам или конского хвоста, схваченного резинкой, за плечами.
Но школа – зимой, летом же – пионерский лагерь. Нашим, перекопским, был пионерлагерь имени Вячеслава Михайловича Молотова, близ станции Лютово. Собираться начинали с марта. Я пытался ныть, даже когда мать была чем-то занята:
– Мам, а путевки еще не распределяют?
– Нет.
– Мам, а нам путевку дадут?
– Дадут.
– Мам, а в какую смену?
– Размамкался, откуда я знаю – в какую?
– А ты проси в первую…
Уж так хотелось выбраться из проклятой мазанки, уйти от повседневной грязи на улице и огорода в поле. Она меня понимала, и чаще всего я выезжал именно в первую смену. В конце мая она приносила домой путевку с горнистом на лицевой стороне, а внутри – на одной стороне необходимые врачебные отметки, на другой обязательный перечень предметов, необходимых для пионерлагерной жизни (хотел написать лагерной, да в последний момент одумался).
Начиналась веселая суета: посещение поликлиники, магазинов, вещевого рынка на Сенной, где можно было приобрести то, чего нет в открытой торговле. Затем собирались в Рабочем саду, где сдавали путевку и определялись с отрядом. И наконец наступал день отъезда. Мы с небольшими заплечными мешками, а кто и с портфелем, приходили к клубу Сталина, где ждали подхода трамваев. Подходило сразу несколько. Нас грузили, и трамваи, трезвоня, без остановок шли с поворотом у Градусова на Московский вокзал.
Вспоминаю ту привокзальную площадь, совсем непохожую на нынешнюю. Во-первых, почти вплотную к вокзалу подходило трамвайное кольцо, оставляя лишь полосу для движения автомобильного транспорта. Во-вторых, гораздо обширнее и тенистее был сад, занимавший фактически всю ту площадь, со скамейками, какими-то будками и массой пассажиров, коротающих время до прихода своего поезда. Шум, гам, тарарам. А тут еще мы в таком количестве и с духовым оркестром. Никакой базар не сравнится с толчеёй и шумом, царящими во время нашего прибытия сюда. Наконец, подается состав, у каждого отряда свой вагон, номер которого указан в окошке. Но все равно находятся путаники, забирающиеся не в свой вагон, что выясняется при перекличке после отправления.
До Лютова путь недолгий, но достаточный, чтобы познакомиться и даже подружиться. С каждым годом друзей становилось все больше, а к классу седьмому получалось так, что весь отряд давно знаком друг с другом. Знакомство, к слову сказать, оказывалось настолько прочным, что, уже повзрослев, мы при редких встречах, радовались приятелям.
От станции Лютово до лагеря шли пешком, а это километра два. Правда, без вещей, их вез грузовик. Но все равно уставали, и не только от расстояния, но и от всеобщей сумятицы. А в лагере нас ждал обед, в первый день всегда вкусный и с каким-нибудь сюрпризом вроде мороженого. После обеда валились в кровати и засыпали, чего, конечно, никогда не случалось дома.
Горн будил на полдник, после которого обязательно следовал сбор отряда. Очень важный сбор, на котором распределялись должности: председатель совета отряда, звеньевой и, наконец, флажконосец – должность в лагерной табели о рангах последняя, хотя обладатель её шел впереди всех. Страсти разгорались нешуточные, ибо редкие, но все же имевшиеся круглые отличники продвигались пионервожатой на должность председателя. Мы же, в массе своей презиравшие таких «любимчиков», возражали, как могли, бузили и голосовали против. Это было представление!
Пионервожатая взывала к нашей совести:
– Мальчики, да как же так?
И не понимает, что само понятие «мальчики» для нас нечто в локонах, бантиках и кружевах – всё равно, что красная материя для быка.
