«Такой человек, – говорит Эймерик, – будет заперт в тюрьму, его будут держать в камере в кандалах. Никто, кроме тюремщиков, не будет заходить в его камеру… епископ и инквизитор… будут часто вызывать его на допросы и говорить ему об истинности католической веры и о фальши, ошибочности той, какой он по глупости своей придерживался… Однако если он не проявляет ни малейшего желания быть обвиненным, торопиться не стоит… потому что боль и лишения тюремной жизни часто заставляют людей изменить свою точку зрения… И… епископ и инквизитор… постараются заставить его сделать это, вынудив притерпеть страдания и отправив в наиболее неприятную тюрьму… Они пообещают, что его ждет милосердие, если он признается во всех своих ошибках».[118]

Последней мерой, применяемой только в самых серьезных случаях, однако, без сомнения, разрешенной Святой палатой, было использование пыток. По римскому закону можно было применять пытки против рабов, но не против вольноотпущенников или граждан; мистер Танон утверждает, что применение пыток и не прекращалось в Темное и раннее Средневековье. Однако с восстановлением римского права во всей Европе в XII и XIII веках, с началом применения костра в качестве «кары Божьей» при решении спорных вопросов пытки постепенно стали занимать определенное место в законной юридической практике. Аеа находит упоминание о пытках «в кодексе Веронезе 1228 года и в сицилианской Конституции Фридриха II 1231 года», однако он считает, что «в обоих случаях мы видим, как щадяще и нерешительно их использовали».[119]

Мсье де Козон цитирует документ, который, по его мнению, демонстрирует, что в начале XIII века при светском дворе в Париже о пытках еще ничего не знали. Но с 1230 года упоминания о пытках встречаются все чаще. В 1252 году папа Иннокентий IV официально разрешает применение пыток в практике инквизиции. В своей знаменитой булле «Ad Extirpanda», которая была обновлена и подтверждена Александром IV в 1259 году и Клементом IV в 1265 году, было предписано: «Больше того, podesta, капитану, консулам и другим лицам, которым дана власть, приказано принуждать плененных еретиков полностью признаваться в своих ошибках и называть имена всех других еретиков, знакомых им; следует, однако, обращать внимание на то, чтобы эти действия не приводили к травмированию конечностей или к смерти; так же, как разбойники и воры, которых силой заставляют признать свою вину, еретики должны признаваться в своих преступлениях и сообщать о своих соучастниках. Потому что эти еретики и есть истинные воры и убийцы душ, крадущие Святые Дары Господни».[120]

Ограничения, касающиеся того, чтобы пытка не «травмировала конечностей» или «не приводила к смерти», не были известны светским судам, при которых судья был волен применять такие жестокие пытки, какие ему было угодно. С другой стороны, по гражданским законам ни солдаты, ни рыцари, ни врачи, ни вельможи не могли подвергаться пыткам. Святая палата этих ограничений не имела. Инквизиторы могли подвергать пыткам всех без исключения, не обращая внимания ни на возраст, ни на пол, ни на социальную принадлежность человека. Чаще всего вопрос о применении пыток решался только инквизитором, хотя Клемент V в 1311 году приказал, чтобы в каждом конкретном случае инквизитор испрашивал разрешение на применение пыток у местного епископа.

А что касается того, чтобы при пытках «не нанести вреда конечностям», то это заявление можно счесть не более чем бессмысленной насмешкой. Когда подозреваемого в ереси вздергивали на дыбу или подвешивали между полом и потолком на раму, выворачивая ему кости рук, не стоило утешать себя тем, что кости при этом не ломались. На самом деле инквизиторы обходили любые запреты на использование пыток с помощью самых грубых уверток. Сначала, к примеру, им запрещалось церковными канонами присутствовать при пытке подсудимого, а сам палач всегда был светским офицером. Однако трибуналы так усиленно жаловались на это ограничение, напирая на то, что оно мешает им работать, что в 1260 году Александр IV позволил инквизиторам разрешать друг другу при необходимости присутствовать в камере пыток. Это разрешение было подтверждено Урбаном IV в 1262 году, когда он заявил, что в случае необходимости инквизиторы могут присутствовать при допросах с применением пыток.

«Пытку не следует применять до тех пор, пока судья не убедится, что более мягкие методы дознания не приводят к результату. Даже в камере пыток, пока подсудимого раздевают и связывают, инквизитор продолжает его уговаривать признать свою вину. Если он отказывается, vexatio начинается с легких пыток. Если они оказываются неэффективными, можно постепенно браться за применение более сильных пыток. В самом начале жертве показывали все инструменты для пыток, чтобы один их вид внушил ей страх и заставил сделать признание».[121]

Существовало также правило, по которому подсудимого не должны были пытать более одного раза; продолжительность пытки не должна была превышать получаса. Однако его обходили с помощью еще одной увертки. Потому что когда начиналась вторая пытка, ее описывали как «продолжение», а не как «повторение» первой. Бернара Делисье подвергали пыткам три раза, а – это исключение – некоторых вальденских колдунов из Арасса пытали по три раза в день.

«Как правило, – пишет Леа, – пытка длилась до тех пор, пока обвиняемый не выражал своей готовности признаться; тогда его отвязывали, относили в другую комнату, где он и делал признание. Если, однако, признание делалось под пыткой, ему потом читали его вслух, и он должен был подтвердить, что прочитанные слова – правда. В любом случае в документах записывалось, что признание было «свободным и спонтанным», полученным без принуждения, без использования «силы страха».[122]

Если кто-то захочет выразить полное доверие документам инквизиции, то ему будет непросто убедиться в том, что инквизиция практически не прибегала к пыткам. В регистрационном журнале Бернара Гун, который был инквизитором Тулузы в течение шестнадцати лет и за это время вел дела более шестисот еретиков, лишь однажды описывается применение пытки. Однако даже в этом есть противоречие: например, обвиняемый отказывается от своих показаний, объясняя свой отказ тем, что показания были получены с помощью пыток, однако писец возмущенно возражает ему, замечая, что признания были сделаны добровольно. В записях Бернара из Ко приводится один пример того, как еретик сделал признание под угрозой пытки. В записях Каркассонского трибунала с 1250 по 1258 год пытки, вообще, не упоминаются. Похоже, к пыткам никогда не прибегала немецкая инквизиция, где обычным способом получения признания в наиболее трудных для инквизитора случаях были голодание и перекрестные допросы, в интервалах между которыми человек сидел в тюрьме. В записях Жофрея д'Абли, чьи злоупотребления в роли инквизитора привлекли внимание самого Папы Клемента V, пытки встречаются чаще. Однако в записях говорится не об их использовании, а об их неиспользовании. Иными словами, мы находим множество случаев, когда признание было получено свободно и без принуждения. И все же, как замечает Леа, «существует множество случаев, когда информация буквально вырывалась из обвиняемого, у которого не было возможности убежать. Бернар Гуи… слишком горячо говорит о применении пыток к обвиняемым и свидетелям, чтобы мы могли усомниться в его готовности их использовать».