Оливия наклонилась и поцеловала его в губы.

— Ты должен гордиться своей верностью. Ты замечательный, Куин.

— Нет, я глупец. Я должен был остановиться.

— Не думаю, что мы можем выбирать, влюбляться или нет.

— Верно. Я согласен с тобой. И я действительно никогда не лгу.

Она покачала головой.

— Мне надо вернуться вниз на случай, если Джорджи решит прийти на бал.

— Я кое-что хотел тебе сказать. — Куин пытался вспомнить, но не мог отвести взгляд от ее полных губ.

— Ты никогда не лжешь, — ответила она, садясь и отводя глаза. — Это я поняла.

— Мне бывает непросто понять некоторые слова.

Оливия обхватила колени руками и уткнулась в них подбородком, с любопытством глядя на Куина.

— И все же ты один из самых умных людей, которых я встречала.

— Только потому, что ты не была в университете.

Оливия хмыкнула.

— Многие не пожелали бы услышать подобный комплимент и стали бы настаивать, что я преувеличиваю.

— Как я уже сказал, я никогда не лгу. Вполне возможно, я один из самых умных людей, встреченных тобой. Но это не делает меня самым умным на свете. Вспомни, как я был влюблен в Еванджелину.

— Это лишь доказывает, что ты тоже человек.

— Жалкое доказательство, — сухо ответил Куин. — Я просто не смог бы произнести вслух эти клятвы, если бы они ничего для меня не значили.

— Клятвы? Ах да, клятвы у алтаря.

— Любить тебя и заботиться о тебе… Пока смерть не разлучит нас.

— Бедная Еванджелина.

— Она уже в прошлом. Но я не могу сказать эти слова кому угодно. Они много значат для меня. Они обладают силой.

— Даже если Еванджелина не уважала их?

— Да. Знаешь, как она умерла?

Оливия крепче обхватила колени.

— Нет.

— Она собиралась оставить меня. Решила бежать во Францию со своим любовником, этим нелепым существом по имени сэр Бартоломью Фоплинг.

Оливия закашлялась.

— Я не шучу. Фоплинг был очень одаренным человеком: мог петь на нескольких языках, танцевать, и у него всегда были выглаженные галстуки. Они взяли с собой Альфи. — Куин замолчал. — И отправились во Францию, хотя собирался шторм. Их предупреждали не садиться на лодку, но Еванджелина подкупила капитана. Она была в ужасе, потому что я преследовал их, боялась, я ее поймаю.

— Ты уверен, что хочешь это рассказывать?

— Почему нет? Твоя служанка расскажет тебе то же самое.

— И ты преследовал ее?

— Я чуть не загнал лошадь, но опоздал. Ужас в том, что та пристань по-прежнему снится мне. Я не догнал их, передо мной было лишь море в белых барашках пены. Лодка затонула в паре миль от берега.

Они помолчали.

— Полагаю, — медленно произнесла Оливия, — будущей герцогине не пристало произносить неприличных слов, особенно когда дело касается умерших. Поэтому, стараясь избегать ругательств, я лишь скажу, что твоя жена, Куин, была дурой.

На его губах появилась легкая улыбка.

— Это было давно. Пять лет назад. Почти целая жизнь.

— Глупости. Разве можно пережить потерю любимого человека? Особенно ребенка.

— В любом случае я не могу жениться на Джорджиане, — повторил герцог и добавил: — Никогда.

— Мне кажется, ты бы мог со временем полюбить ее или она начала бы тебе нравиться.

— Еванджелина была мне неверна, но я никогда ей не изменял. Я был настолько ослеплен страстью, что порой сомневался, сумею ли сдержать себя. Конечно, мне это все-таки удавалось.

По ее лицу пробежала тень.

— Еванджелина отказалась от того, о чем мечтает каждая женщина в королевстве. Она этого не заслуживала.

— Заслуживала или нет, но у нее это было. Когда я нес твою сестру по лестнице, я не почувствовал ничего.

Оливия нахмурилась.

— У Джорджи великолепная фигура. Она прекрасна во всем.

— Я как будто нес на руках ребенка — длинные ноги и волосы.

— Она элегантна. Я бы все отдала за такую фигуру, как у нее.

— Правда?

— Конечно. Я всегда хотела выглядеть как она. Правда, видимо, недостаточно сильно, чтобы отказаться от еды.

— Это безумие. У тебя есть все, чего нет у нее.

Оливия собралась было спорить.

— Все, чего нет у нее.

Она нахмурилась.

— Включая меня.

Последние слова, произнесенные Куином с таким типичным для него спокойствием, потрясли Оливию до глубины души.

— Что? — прошептала она. — О чем ты говоришь?

— Я говорю, что ты мне нравишься. Странно, но кажется, ты мне нравишься больше, чем Еванджелина. Возможно, я сошел с ума. — Он помолчал. — Других признаков сумасшествия я не вижу, поэтому предполагаю, что это лишь человеческая слабость. Не хотелось бы причислять ее к недостаткам.

Оливия недоверчиво покачала головой.

— Возможно, я из тех мужчин, кто повинуется лишь голосу вожделения.

Оливия глубоко вздохнула.

— Я польщена. Уверяю, ни одна женщина не станет возражать, если ее назовут желанной. Но ты должен меня выслушать, Куин. Я не предам Руперта, особенно когда он в другой стране и участвует в сражении. И кроме того, я никогда не предам сестру. Ты почти целый час просидел с ней в саду. Ты нес ее на руках по лестнице. Ты ухаживал за ней.

— Я был не более почтителен с ней, чем с любой другой молодой женщиной под крышей моего дома.

— И сидел с ней на скамейке почти час? Не могу представить, чтобы на ее месте была другая гостья.

— Твоя сестра очень умна, мы говорили о науке. С ней приятно беседовать. Однако сорокапятиминутная беседа не означает, что я на ней женюсь.

— Вообще-то у Джорджианы есть основания ожидать предложения руки и сердца. И я никогда не встану у нее на пути. Если вы не поженитесь по какой-либо другой причине, так тому и быть. Но я не хочу, чтобы говорили, будто я украла ее будущего мужа.

Оливия встала.

— Мне надо заколоть волосы.

Куин порывисто подскочил к ней.

— Не выходи за меня, — сказал он, крепко обнимая ее.

— Не выйду! — Но ее голос дрогнул.

— Просто не притворяйся, будто не мечтаешь об этом. Будто между нами нет ничего большего, чем было между мной и Еванджелиной, между тобой и Монтсурреем или даже твоей сестрой.