в банк, идет по коридору и сворачивает еще в один коридор. А потом возвращается тем же путем. На этом все.

– Но на пути его следования расположена всего одна дверь – в кабинет Пронина. Не хотите ли вы сказать, что он прогуливался по коридорам банка и просто стоял там в течение десяти, пятнадцати, семи с половиной и восемнадцати минут? – Киру просто разрывало от злости. – Как это может объяснить ваш клиент?

– Он ничего не обязан объяснять, Кира Сергеевна, – с некоторой долей усталости произнес его адвокат, от которого он так скоропалительно собирался отказаться. – На записях не видно вообще ничего: ни как он входит в чей-то кабинет, ни как с кем-то контактирует.

– Женя, что ты там делал?! – повысила она голос, впившись в него взглядом.

– Я? – Он уже решил, что именно станет говорить без вреда для себя. – Караулил там свою жену…

Возвращаясь домой, он довольно улыбался, представляя себе, как Кира сейчас входит в свой кабинет, швыряет на стол бумаги и выкрикивает, нервно дергая ногой:

– У нас на него ничего нет! Он ускользает!

Она всегда так делала, когда психовала. И в тот день, когда они расстались, она этой ногой ему еще и под зад поддала, наговорив много гадостей в его адрес. Он не обиделся, ведь был и правда виноват. У него тогда стремительно закрутился роман с Норой. Он в нее влюбился с первого взгляда, и предложение сделал на втором свидании. Он не мог ни спать, ни есть – все время о ней думал. Ее загадочная улыбка, когда губы нежно подергивались, постоянно ему снилась. Он тогда решил, что именно с этой женщиной способен прожить долгую счастливую жизнь.

А потом…

Потом начались проблемы. Истерики на пустом месте. Долгое холодное молчание. Без объяснений причин! Он терпел, сколько мог, а потом начал ее поколачивать. Не сильно, так, слегка, но чтобы ей обидно было.

Попутно раздобыл архивные данные о ее прабабке – артистке, сводившей с ума мужчин своей загадочностью – и совершенно неожиданно наткнулся на медицинский документ о ее тщательном обследовании. В нем витиеватым старинным слогом говорилось, что дама была не совсем здорова психически. Отсюда и нервная улыбка, не сходившая с лица, и лихорадочный блеск глаз, срывающий приличных мужчин знатного сословия с катушек.

Женя хотел проверить Нору на вменяемость, но остановился, потому что детей пожалел. Каково им будет жить, зная, что у них мать сумасшедшая? В школе станут дразнить и прикалываться. В университете будут сторониться. За Эдика никто не пойдет замуж. На Эльзе никто не женится.

Знал бы он тогда! Знал бы, что его дети вырастут такими моральными разложенцами, не притормозил бы и упрятал Элеонору в психушку.

Суворов так разнервничался, что несколько раз ударил ладонями по рулю. Он оберегал эту вероломную суку. Хранил репутацию семьи. А она…

Она изменила ему с первым встречным менеджером! Пацаном без роду и племени! И ладно бы тот ее любил, обожал и все такое, – она ему даже не нравилась! Он тяготился их отношениями.

Суворов не догадывался, он об этом точно знал. Да. Жила, как ненормальная, и умерла так же, подумал он, вспомнив ее бритый разбитый череп.

Вот, спрашивается, чего торчала в стране, украв деньги? По логике должна была тут же рвать когти, разве нет? А она сидела и, видимо, ждала, когда ее любовник что-то там придумает. Что он ей пообещал, новые документы? И со своими могла бы через границу переть. Никто не остановил бы. Дура конченая!

Потом ее сладкоголосый серафим скончался, а она снова с места не сдвинулась. Продолжила жить рядом с его квартирой, как оказалось! Идиотка!

– Надо было тебя в дурку отправить, Нора! Ох, надо было!

Он как раз въезжал в ворота своего дома. Заметил прогуливающуюся по дорожкам сада Александру и добавил в сердцах:

– Вместе с твоей любимой сестренкой! В одну палату…

Александра ждала его. Она быстрыми шагами дошла до крыльца с мраморными ступенями и толстыми белоснежными колоннами и резко встала, подбоченившись. Наблюдала, как он выбирается из машины, при этом на ее физиономии блуждала та самая их родовая улыбочка. С сумасшедшинкой!

– Тебя отпустили? – даже не попыталась она скрыть разочарования.

– А должны были расстрелять? – беззлобно отозвался он, осмотрел ее снизу доверху и проговорил: – Тебе не мешало бы сбросить несколько килограммов, Саша. Что-то ты поплыла.

Сестры всегда следили за своим весом. Саша особенно, потому что вышла замуж за такого повесу, что не видела спокойных будней и праздников. Приходилось муженька караулить. Странно, что она оставила его на такое долгое время одного.

– А ты чего не уехала? – спросил он, проходя мимо онемевшей от его сомнительного комплимента Саши. – Как там твой муженек-ловелас поживает? Не заскучает без мамочки?

– Дождусь оглашения завещания и уеду, – коротко парировала она, заходя за ним следом в дом.

– Надеешься, что Нора оставила тебе состояние? – оскалился он в беззвучном смехе.

– Надеюсь, что она тебя оставила без рубля, – огрызнулась Александра, сбрасывая уличные туфли и вдевая отекшие ступни в домашние тапочки сестры. – Не могу отказать себе в удовольствии увидеть твою физиономию в тот момент, когда нотариус станет зачитывать.

Если честно, он и не надеялся на то, что жена оставит ему по завещанию. Но он и предвидеть не мог, что Нора – сука подлая – разведется с ним перед смертью. Как он мог спьяну подмахнуть те бумаги на развод?! Как не увидел того, что отказывается от раздела имущества?

Синька – зло! Она его сгубила. Если бы не бизнес, который был оформлен на него целиком и полностью, пошел бы он по миру. Суворов пошел в кухню и запросил у прислуги кофе.

– Я буду в гостиной, – предупредил он.

– Барин кофе изволит, – шипела ему в спину Александра, не отставая ни на шаг. – Подайте ему в гостиную! В кухне не можем, в кухне наблюем!

– Что ты хочешь от меня, Саша? Я устал. Отвали.

Суворов упал в кресло у окна и с силой дернул тюлевую штору. Ему хотелось видеть улицу. Там сегодня было солнечно и по-летнему тепло. Июнь дышал маю в затылок.

– Я? Ничего не хочу. Но уверена, что за всем этим дерьмом, которое случилось с Элеонорой, стоишь ты.

– Да ладно! – фыркнул он. – Чего тогда меня не арестуют?

– Ты подсунул ей этого банковского пижона! Он соблазнил ее! Подбил на преступление. Она бы ни за что не смогла провернуть такую сложную схему. Эля не была курицей, но и такой хитроумной сукой – тоже! А тут чувствуется властная