Нужна страшная смерть, с невероятными мучениями, магия и вера. Тогда, умершие возвращаются, но уже совсем в другом качестве. В виде сгустка магии приобретающего самые разные и иногда безумные воплощения… Но магии здесь нет. А…

Ах я дважды дурак. Кристаллы. Да! Вот оно! Это не излучение, это магия. Непонятная, странная, но магия. Вот только… Я сам теперь тёмный дух. Ох, Силы Тёмные, да что такое? Это как… Это только я мог так влипнуть. И это всё объясняет. Ну хорошо что так. То есть то что я железный, а не какая-нибудь сороконожка, а то были случаи. Хм-м-м… И вот это, полностью объясняет наши способности. Ведь всё зависит от того как умрёшь. Ну не всё, а по большей части. Были у нас и русалки, которых утопили, и болотницы которых тоже утопили, но в трясине. А ещё есть Аби. Маленькая злая фея, с крыльями как у бабочки, которая при жизни вообще была эльфийской и к феям никакого отношения не имела. Арата, которая после смерти и возвращения никак внешне не изменилась и многие другие. И тут… А не принёс ли я с собой частичку Тёмных Сил? Очень может быть, потому что всех нас как будто направляют. Но кристаллы надо исследовать. Хотя…

— Пришли, — откатывая камень и выбираясь шепчет Осип. — Помойка, как ты и просил. Что делать собираетесь?

— Эксперементировать, — отвечаю ему. — Серафина, булками шевели.

— Хм… Шевелю.

— Шевели сильнее, мне нравится. Давай выбирайся. Тебя подтолкнуть?

— Эм… Да!

— Тихо вы, — шикает Осип.

Выбираемся, осторожно добираемся до помойки, прячемся за кучей мусора и смотрим на завтракающих сброшенными сюда трупами крыс.

— Серафина, ты про Крысолова читала?

— Ну читала. Только у нас дудочки нет.

— А она нам и не нужна. Внушать ты умеешь, внуши одной из крыс что ты её хозяйка и позови сюда.

— Но я…

— Спать будем вместе, — улыбаюсь ей. — Хочу попробовать то, что ты мне всю дорогу показывала. Согласна?

В подтверждение своих слов, представляю оральные ласки и подмигиваю женщине. На что Преображенская прикусывает губу, густо покраснев судорожно выдыхает и часто кивая смотрит на крыс. Напрягается и тут… Самая здоровая крыса, размером с лайку, садится на задние лапы и крутит головой. Поворачивается к нам и торопливо бежит. Подбежав падает на бок и машет лапами.

— Отлично.

— А мне её жалко, — выдыхает Серафина. — Животное…

— Это необычное животное, — подключается Ломакин. — Обратите внимание на пасть. Огромные резцы, е за ними острые предназначенные для разрезания мяса зубы. Это, голубушка, хищники. Если скажем волк, тигр или другой крупный хищник, сначала убьёт вас, то эта тварь начнёт жрать пока вы ещё живы. И начнёт с мягких тканей. Они любят мясо пожирнее. Так что…

— Я поняла, — прикрыв грудь руками стонет Преображенская. — Поняла. Дальше что?

— Дальше, — задумчиво выдаёт Ломакин. — Хм, дальше. Призовите несколько крыс поменьше. Штук десять потянете?

Серафина кивает, смотрит вперёд и тут же к нам прибегает десяток обыкновенных грызунов. Все они встают в ряд, поднимаются на задние лапки и не моргая смотрят на Преображенскую.

— Замечательно, — улыбается Ломакин. — А теперь ведите их всех за нами.

— Куда?

— Туда, — машет рукой профессор.

Идём, забираемся в один из многочисленных тоннелей и ползём. В том же что неудивительно порядке. За нами десяток мелких крыс и одна крупная.

— Профессор, так куда мы?

— Сюда, — свернув вправо бормочет Ломакин. — Сейчас.

Ещё через десяток метров, упираемся в металлическую стену. Профессор ловко отодвигает лист жести, улыбаясь забирается в небольшое помещение и разводит руками.

— Вот, с виду ничего необычного. Однако здесь очень хитрый распределительный щиток. Если его обесточить, напряжение в основной сети подскочит и вылетят предохранители. Не знаю кто это строил, но видимо он был на нашей стороне.

— А что питает этот щиток?

— Системы вентиляции в шахте, — морщится Ломакин. — Насосы втягивают воздух, в циклонах оседают частички кристаллов. Потом их спрессовывают и…

— А сколько шахтёры протянут без вентиляции? — глядя на профессора спрашиваю.

— Час.

— Шахтёров зачем убивать? Они в чём виноваты? — округляет глаза Серафина. — Они…

— Они уже мертвы, — отводя взгляд бормочет профессор. — Просто не понимают этого. Это не убийство, мы прекратим их мучения. Да и потом, без вентиляции сдохнут сборщики, а они вообще не люди. Серафина, попросите крыс перегрызть провода.

— Не буду, — пятясь назад шепчет Преображенская. — Мне… Мне их жалко. Это неправильно. Им можно помочь. А вы собираетесь…

— Им нельзя помочь. Я не вру. Вскрывал тело, там всё… Их даже сборщики не жрут.

— Профессор, а смысл?

— Смысл, Владислав, в том, что мы сорвём очередную поставку. А это, даст советским солдатам, ещё одну маленькую передышку. Каждый грамм добытой здесь «Первопричины» стоит десятков жизней моих сограждан. Солдат на передовой, мирных жителей, детей. Вам не понять, Владислав, вы не отсюда. Эти люди вам никто, мне же они…

— Зря вы так, профессор. Я же не зверь… И мне их жалко, очень. Но совесть… Серафина, действуй.

Преображенская кивает и отходит от нас. Мелкие крысы забираются на кабели и начинают грызть изоляцию. Самая крупная, по этим же самым кабелям забирается наверх и замирает. Прячемся в нору, сразу прилаживаю лист металла на место и превращаю его в решётку. Лежим, смотрим, слушаем как крысы работают челюстями.

— И всё-таки это мерзко, — прижимаясь ко мне выдыхает Серафина.

— Сам не в восторге, но так надо. Давайте помолчим.

Через пять минут одна из крыс справляется с изоляцией кабеля и замыкает собой провода. Взрывается снопом искр и буквально испаряется. Вспыхнувшая электрическая дуга плавит провода. Рубильник щёлкает, оставшиеся крысы продолжают усиленно грызть изоляцию.

Тут же завывает сирена и…

— Они идут, — судорожно шепчет Серафина. — Бегут, трое. Один очень зол. Ругается по немецки. Кажется…

— Вот на него крысу и натрави. Не нервничай.

Минут через пять, дверь щёлкает замками, в помещение врываются трое. Два