С того места, где находилась голова Зои, я услышал:

– Ой, Лазар, якый же ж ты у мэне… Любэсэнькый, у нас будэ дытинка!

Я прямо подскочил, причем вместе с Зоей.

Теперь уже не я держал Зою. Зоя меня держала. Да так сильно держала…

Слова Зои дошли до меня. То есть я их услышал, но разобрал не в полной мере.

Скажу и про Зою.

Зоя аж бегом бежала, бежала целых два раза, чтоб только сообщить известие. А сообщила и вроде с разбега остановилась.

И что? И то.

На тот текущий момент жизнь сложилась по-своему. Причем сложилась с одной стороны и с другой стороны. Опять я оказался ни на той, ни на другой, а на следующей стороне.

Начались дни трудного поиска ответов на вопросы, которые поставила передо мной сама жизнь.

Думал я и так, и так тоже думал. Не додумался ни до чего.

Зое было неполных шестнадцать лет. В то время подобные девчата рожали детей и не чихали. Конечно, находились и такие, кто высказывал нарекания в их адрес. Но это если девчата оставались без явного мужа. Будем откровенны, муж всячески приветствовался – хоть записанный, хоть незаписанный. Но только я не хотел быть мужем у Зои ни в каком виде. Я в душе назначил себя Розке. А тут такое…

Да.

Розка.

Чтоб не размусоливать, скажу. Розка носила дите еще раньше Зои. Она прямо не признавалась, но я это видел собственными глазами и понимал по Розкиному поведению. Даже у старших товарищей в мастерских спрашивал. И все сходилось один к одному. Ждать было не сильно долго.

Я обижался. Зачем Розка считала меня в этом дурным и неразвитым? Зачем осиливала свое положение молчком? Тем более что на скромность тут кивать не приходилось.

Я решил, что пускай. Оно ж наружу точно вылезет. Тогда Розка и разговорится.

Только Розка еще когда разговорится, а Зоя уже. Конечно, лучше было б им в этом поменяться. Но есть в жизни невозможное.

Что греха таить. Я не хотел, чтоб Зоя дошла до рождения младенца. По своему развитию она не могла понять всей сложности происходящего. А я мог.

Ну, родит Зоя. Ну, конечно, я привлекусь как ответственный человек. А с чем привлекусь? У меня ж ничего нету! И что ж мне тогда – на две семьи жить? У меня ж Роза, у нас же с ней и ребенок, и все…

От хлопцев я, конечно, слышал, что имеются разнообразные способы. Но на базар же за советом не пойдешь.

Конечно, я подумал про Рувима.

Да, последний раз мы с Рувимом расстались некрасиво. Не по-товарищески расстались. Но надо ж проводить разницу – я к Рувиму сейчас хотел явиться не как к товарищу, а как к доктору, который может подсказать.

Причем я рассудил, что Рувима в его хате навряд ли застанешь в здравом разуме. Поэтому и действовал через Нинку на ее больничном посту. Передал вежливую записку без пояснений, попросил назначить встречу в городе. Для встречи ж надо будет находиться в просветлении. Это ж – с хаты на своих ногах выйди да еще дотащись до места.

Будем откровенны, я учел и такое. В случае большого впечатления от моей записки, причем не в мою пользу, Рувим высыпет то, что у него накопилось, сразу не на меня, а на Нинку, как на того, кто найдется под рукой. А потом, конечно, остынет. Я за Рувимом это давно знал. Нахлынет, нахлынет, а потом отойдет.

Ну, свидание наше получилось. Правда, не с первого захода, не раньше, чем через месяц. А меня ж время поджимало…

Встретились мы с Рувимом на базаре, как тогда часто между друзьями и полагалось. Я позвал зайти в чайную. Не на холоде ж мерзнуть, как не знаю кто.

Рувим су́пился, но все ж таки согласился пойти.

Я угощал.

Рувим это без внимания не оставил:

– Хорошо живешь, Лазарь! Грошей на чай не жалеешь…

Я к слову сообщил про свои успехи в работе. Сказал, что готовлюсь на рабфак в Киев и тому подобное.

Рувим слушал молча. Может, он до конца и не понимал, что я говорю. Глаза у него были неважнецкие. И по общему виду Рувим с последнего раза лучше не стал. И настолько не стал, что Боже, поможи.

Как и намечал по плану, я про суть спросил далеко не в первый момент.

Для начала закинул удочку про Шкловского. Решил, что между прочим, а обязательно ж пригодится.

– Тут как-то Шкловского встретил. Тащил корзину, как миленький. Только одна нога у него идет не в ногу. Трошки, а видно. Да, Рувим? Ты как доктор смотрел? Вы ж старые товарищи…

– Ага, старые… Перчик мне смотреть на свои ноги и прочее не доверяет. У него другие смотрельщики имеются. А только ему не про ногу надо переживать, а про голову. У него после удара с головой произошло еще страшней, чем с ногой. В мозги у него теперь и навеки веков забился клин. А ну и его, и всех его, кто они ему там…

Я Рувимовую заминку поймал на лету:

– Ты щас про Марика? Да, Рувим? Или про кого? Про хлопчика?.. Я ж знаю…

Рувим пил чай. Я точно знал, что чай. А глаза у него были уже не чайные. “Э-э, – думаю, – брат, надо торопиться”.

Тут Рувим очнулся и говорит:

– Лазарь, у тебя с собой сколько грошей?

Я угадал, к чему он спрашивает, достал с кармана форсистый бумажник черной кожи с тиснением и – шварк на стол.

– Рувим, ты ж всегда знаешь, я для тебя… Бери сколько надо!

Рувим мой бумажник – цап и запхал себе за пазуху. Прямо сельский дядька, а не тебе еврейский доктор.

Да…

Зато Рувим стал спокойней. Даже язык у него заворочался бодрей.

– Щас голова Перчика за него сама решила: тот Марик, который возле него, и есть его родной Марик. И, если хочешь знать, в этом и заключается шкловское счастье. Он все другое забыл.

От такого сообщения я подвинул насущные мысли про Зою и еще толканул Рувима в шкловскую сторону:

– Это я хорошо понимаю… Он же про плохое забыл… Да, Рувим? Про плохое? Скажи!..

– У тебя, Лазарь, понимание – твойское. И я его знаю. Знаю, а все равно скажу. Вижу тебя до костей и дальше, а скажу. Ты ж меня сию минуту купил. А я купился.

Я не обиделся на Рувима. Во-первых, я привык, что меня не понимают. А в-следующих, раскрыть интерес – за это ж и напраслина может быть в радость.

Я нагнулся к столу, вроде в порыве укора.

А Рувим говорит и пальцем каждое слово отбивает, аж вода в чашке прыгает:

– Перчик по своим гешефтам оставил родненького сыночка Марика залогом у одного киевского. Ага, в залог оставил, вроде вещь. А потом на вещь наплевал или что там уже случилось… Вот тебе и хлопчик… Дора думала, что как-то сойдется. А не все в жизни сходится. Это ты понял, Лазарь?