С уважением,

Ми»

Всего один день – и она наконец сможет заполнить пробелы в своем мистическом пазле. Единственный момент, который все еще не давал ей покоя: как быть с вопросами, на которые способен ответить только Маркел?

Под Рождество «Форест Холл» превратился в настоящий волшебный дворец: искусственный снег, распыленный на окнах, подоконниках и перилах лестниц, по периметру стен – гирлянды с голубыми и белыми светодиодными огоньками, воздушные снежинки под потолком, венки из живых еловых веток, украшенные блестящими красными и серебристыми шарами. С самого утра во всех корпусах играла тихая праздничная музыка. В столовой пахло какао, а к завтраку подали имбирное печенье и маршмеллоу. На дверях учебных классов висели рождественские носки, наполненные карамельными тросточками, и любой желающий мог угоститься совершенно бесплатно либо передать подарок с запиской Тайному Санте, роль которых исполняли старшеклассники из южного крыла. Весь день парни разгуливали по коридорам школы в костюмах, кричали «хо-хо-хо» и заставляли читать стишки всех, кому должны были передать послание. Многие школьники надели рождественские колпаки, а девочки из команды поддержки украсили свои провокационно короткие юбки гирляндами из пушистой мишуры.

В этот день занятия закончились раньше обычного. Большинство младшеклассников разошлись по комнатам упаковывать вещи для отъезда домой, остальные поднялись в спальни готовиться к пижамной вечеринке, которая в этом году проходила в комнате отдыха северного крыла.

Наспех затолкав полученные рождественские открытки и леденцы в рюкзак, Алекс спустился в холл. Он улыбался, время от времени вспоминая сообщение сестры: «Оценила Януса. Ржу. Какой же ты все-таки дурак».

Играть с Блодвинг, конечно, было опасно, но и просто крутить шашни уже надоело. Возможно, стоило проследить за ней на рождественских каникулах.

Накинув куртку, Алекс вышел во двор. Морозный воздух приятно щекотал легкие, снег под ногами громко хрустел. День клонился к закату, окрашивая небо бледными оттенками розового. Зажглись первые фонари. Алекс прошел по аллее и недалеко от футбольного поля увидел Стейси. Блондинка говорила по телефону и выглядела непривычно несобранно: шуба нараспашку, волосы небрежно стянуты в пучок на макушке, а в руках – сигарета. Она много смеялась, активно жестикулировала, и дымный шлейф тянулся за каждым ее движением.

Алекс остановился в метре от нее и, скрестив руки на груди, недовольно сверлил девушку взглядом. Увидев его, Стейси показательно сделала затяжку и сказала в трубку:

– Да, супер, жду тебя завтра в обед. И прихвати байкерскую куртку.

Задорно рассмеявшись, Стейси убрала телефон в карман шубы.

– Серьезно? – Алекс вскинул брови.

– Отвали, – бросила она и попыталась пройти, но Алекс схватил ее за локоть.

– Куришь во дворе… Ты в своем уме? Дикман увидит и настучит матери. Хочешь вылететь из школы раньше времени?

Стейси злобно прищурилась и выдохнула дым ему в лицо. Алекс резко вырвал сигарету из ее пальцев и кинул в снег.

– Какое тебе дело до меня? Потусили и хватит. Иди к своей этой… – Стейси попыталась вырваться, но Алекс схватил ее за вторую руку.

– Вел себя как полный кретин, не отрицаю, – спокойно сказал он. – Мне стыдно перед тобой, я прошу прощения и хочу загладить вину.

– Да пошел ты!

– Стейс, прошу тебя, прекрати дурить. На мне жизнь не заканчивается.

Какое-то время Стейси исподлобья смотрела на него, а потом ее губы затряслись и она расплакалась. Алекс осторожно обнял ее.

– Ты хорошая и правильная, да половина школы тебе в подметки не годится, – шепнул он ей. – Мне правда не все равно.

Стейси зарылась лицом в его куртку, и от плача ее плечи судорожно дергались.

– А ты – полный придурок, – сквозь всхлипы выдавила она. – Но я тебя почему-то люблю. Но ты придурок!

В порыве злости она ударила его кулаком в грудь и зарыдала пуще прежнего. Алекс поцеловал ее в макушку и, улыбнувшись, прижал еще крепче.

Ника ожидала, что нынешняя вечеринка пройдет в том же формате, что и Хеллоуин, но после обеда в пансионе, кроме выпускников и учителей, никого не осталось, и рождественский сбор вдруг превратился в подобие домашних посиделок. Мебель сдвинули к стене, а опустевшее пространство в центре гостиной заставили креслами-мешками. Школьники и преподаватели в пижамах и с дымящимися кружками, треск электрического камина, запах какао, гоголь-моголь и булочки с пряной корицей, тихая музыка фоном и рождественская ель, переливающаяся золотыми и красными огнями.

Ника чувствовала нечто похожее на ритуале прощания с Дэвисом, но все равно удивилась, как с этими чужими и совершенно не похожими на нее людьми в один момент оказалось так… так комфортно. Она сидела на пуфе рядом с Мари, пила свое какао и вместе со всеми слушала поздравительную речь мистера Шнайдера. Директор стоял перед всеми в красной клетчатой пижаме, обхватив руками кружку размером с котелок, и говорил о том, что, если мы действительно чего-то захотим, наша мечта исполнится.

– Хочу, чтобы в новом году на одну стерву в нашей комнате стало меньше, – шепнула Мари.

Ника улыбнулась и скосила взгляд влево: Ада сидела, подвинув свое кресло вплотную к креслу Алекса, и что-то нашептывала ему на ухо. На ней был короткий атласный комбинезон ярко-красного цвета, скрытый длинным халатом. Полы халата все время разъезжались, оголяя ноги, и Ника даже удивилась, как еще ее кожа не воспламенилась под пристальным взглядом мисс Дикман. Но Ада и бровью не вела: как ни в чем не бывало поправляла халат и сильнее сжимала руку Алекса.

– В этом случае просто хотеть недостаточно, – шепнула Ника в ответ, и обе подавили смешки.

– Эй, Харт-Вуд, – послышался за спиной шепот Патрика.

Ника подвинулась ближе к нему.

– Отлично выглядишь.

– Нашел время. – Ника ткнула локтем назад.

Патрик хихикнул и толкнул ее кресло.

Мистер Шнайдер пожелал всем хорошего Рождества, и ему дружно зааплодировали.

– Патрик, будь добр, – сказал он, отходя в сторону. – Не представляю этот вечер без нашей песни.

С энтузиазмом скаута Брукс подскочил на ноги и, взяв гитару, вышел вперед. Ему вслед полетели свист и улюлюканья.

– Зажги, крошка! – прокричали Маркел и Доминик в один голос.

Патрик скорчил друзьям рожу и открыл было рот, чтобы ответить, но, поймав грозный взгляд замдиректора, невинно захлопал ресницами и уселся на стул.

– Он каждый год поет ее, эту песню, – шепнула Мари.

Как только пальцы Патрика коснулись гитарных струн, смешки прекратились. Голос у него был мягкий, бархатный, и он так проникновенно пел, что, казалось, каждое слово новой эмоцией отражается на лице и вводит всех в невероятное благоговейное оцепенение. Не привыкшая к сентиментальности, Ника беспокойно заерзала на месте.

Hallelujah, Hallelujah…[11]

Стейси вытянула руку и показала Барбаре мурашки. Шнайдер раскачивался в такт музыке, закрыв глаза, и его лицо озаряла улыбка. Даже Ада перестала говорить и, опустив голову на грудь Маркелу, задумчиво смотрела в пол. Ника поймала себя на мысли, что раньше не слышала живое исполнение этой песни и тем более никогда не встречала Рождество в такой удивительной атмосфере.

Maybe I have been here before.

I know this room, I’ve walked this floor.

I used to live alone before I knew you…[12]

Подперев голову руками, Мари неотрывно смотрела на Патрика, и в ее глазах блестели слезы. Ника улыбнулась и в этот момент поймала взгляд Маркела. Рука невольно оказалась в кармане кардигана и сжала лист с карандашным рисунком. Они несколько секунд молча смотрели друг на друга, а потом Ника едва заметно кивнула в сторону двери, и Маркел прикрыл глаза в знак согласия.

Сжимая в руках кружку с остывшим какао, Ника сидела на верхней ступени главной лестницы и изо всех сил старалась не думать о страхе, который новой волной подкатывал к горлу. Маркел вышел к ней спустя десять минут и молча сел рядом.

– Я готова поговорить, – тихо сказала Ника, обращаясь к одной из снежинок, свисающих с потолка.

– Если честно, ты меня порядком достала за последние две наши стычки, – произнес Алекс. – И мне не хочется вновь слушать от тебя нравоучения или еще