– Чичас предстанет, батюшка-барин! – отрапортовал дедок в зипуне и воробьиным подскоком заспешил к скотному двору.

В это время из толпы дворовых донёсся отчётливый бабий вой. Он смолк так же внезапно, как и начался, – видимо, плакальщице стремительно зажали рот. Барин медленно повернул голову на оборвавшийся звук, насупился, но ничего не сказал.

– И что это у вас за Михайло? – нахально поинтересовался Ефим у стоящего рядом мужика с топором. – Заплечных дел мастер?

– Вроде того, – хмуро, чуть слышно отозвался тот. – Охти, парень… Лучше б тебя, право слово, барин тогда на дороге застрелил.

– Да ну?! – нарочито изумился Ефим… и в это время совсем рядом послышались лязганье цепи и протяжное раскатистое рычание. И в толпе стало тихо-тихо.

Сначала Ефиму показалось, что двое мужиков тащат на цепях огромную собаку. Но вот гремящая цепями, ругающаяся и рычащая группа приблизилась – и Ефим увидел в двух аршинах от себя большого бурого медведя со вздыбленным загривком и маленькими злыми глазками. От зверя отвратительно пахло, он ревел и метался на цепях, разевая пасть и взмахивая тяжёлыми, как обрубки, лапами. Вспотевшие от натуги мужики едва сдерживали его.

– Вот он – мой Михайло! – представил медведя Венедикт Модестович. – Сёмка, вы его, болваны, не накормили ли?

– Как можно, ваша милость! – пропыхтел один из вожатых. – Пятый день постится, как велено! Только воду пил!

– Смотрите мне! – Барин, пошатываясь, встал и тяжело навалился на затрещавшие перильца. – Коли наврали – всех до единого ему скормлю! Ну, атаман Кулак Силыч, – поборешься с моим Михайлой? Или кишка тонка?

«Ах ты змей…» – безнадёжно подумал Ефим, глядя, как заворожённый, в ревущую красную пасть зверя. За спиной тревожно сопел Антип.

– Ну что, братка, попрощаемся? – повернувшись, едва слышно спросил его Ефим. – Прости, коль грешен был…

– Ефимка, брось, – тихо, сурово велел Антип, не сводя глаз с медведя. – Развяжут – сразу бежи! Пущай лучше этот ирод в спину палит – всё легче, чем так…

– Малча-ать! – властно раздалось с крыльца. – И коли бежать вздумаешь – всё едино поймаю и тогда уж связанным Мишеньке отдам! Я тебе, каторжнику, и так величайшую милость оказываю! Коли Михайла завалишь – иди на все стороны, препятствий не учиню! Сможешь ли?

– Смог бы, барин! – из последних сил превозмогая страх, отозвался Ефим. – Коли б ты меня с утра в верёвках не держал. Руки-то уже не чуют ничего!

Чёрные, мутные глаза с веранды уткнулись в него бессмысленным взглядом – и до Ефима вдруг донёсся такой же бессмысленный смех. Венедикт Модестович ничего не говорил – лишь смотрел на связанного парня и негромко смеялся. Волна липкого ужаса обдала всё тело: Ефим отвернулся.

– Блажной, что ль, барин ваш? – одними губами спросил он у стоящих рядом.

Мужики не ответили. Один из них, глядя в землю, мрачно сказал:

– Руки давай, паря. Помогай тебе Христос.

– Лучше б он вам помог, – глядя в серое, набрякшее дождём небо, процедил Ефим. – Вурдалака этакого в господах иметь – не шутка…

– Да помолчи ты!.. – Мужик с сердцем дёрнул верёвки… И запястья парня освободились.

Ефим поднял руки, попробовал пошевелить ими – и не почувствовал ни запястий, ни пальцев.

– Что – затекли? – чуть ли не заботливо осведомился Венедикт Модестович. – Ну, уж это не моя печаль. Сёмка, Ерёмка, – отпускай! Эй, рота, в штыки!

Круг дворовых немедленно ощетинился вилами и рогатинами.

– Да пожди ты, сучий потрох, дай хоть кровь в руки вернётся! – заорал Ефим… В это время цепи с лязгом провисли, и медведь, покрутив косматой головой, пошёл прямо на него.

Пальцы не шевелились, хоть убей. С холодным страхом Ефим подумал, что и со здоровыми руками завалить мишку было бы непросто, а вот так… Но руки же поднимаются… в локтях гнутся… стало быть, не отсохли ещё, слава богу… Но что же из этого, господи?! Не локтем же этому дьяволу по башке бить? И дотянуться-то не успеешь… Он не успел больше подумать ни о чём: медведь кинулся вперёд. На Ефима навалилась мохнатая тяжеленная масса, лицо обожгло смрадом, и парень, задыхаясь, грохнулся спиной наземь. «Всё… – мелькнуло в голове сквозь острую боль и вонь. – Отбегался…» Тяжёлая лапа наотмашь ударила его по лицу, разрывая когтями кожу, рот наполнился солёной жидкостью, и в глазах завертелась тьма.

И вдруг – тяжкий гнёт свалился с Ефима. Свежим воздухом пахнуло в залитое кровью лицо. Раздался протяжный, полный муки рёв. Ничего не понимая, парень вскочил на колени, мазанул разодранным рукавом по глазам, стирая кровь. И – увидел медведя, неподвижной лохматой кучей лежавшего в двух шагах. И брата, спокойно и деловито вытаскивавшего вилы из медвежьего загривка, как из скирды сена. Струйка тёмной крови бежала по земле, огибая растоптанную кучу навоза. Ефим невольно отполз в сторону, и его затошнило.

– Вяжи! Вяжи! Ату их, вяжи! – вдруг раздался пронзительный вопль с крыльца. Братья разом повернули головы. Барин, босой, в разошедшемся халате, исступлённо топал ногами на верхней ступеньке крыльца, и грязная рубашка моталась над его коленями обтёрханным подолом.

– Вяжи! Вяжи их! Всех, канальи, запорю! Мер-р-рзавцы, что встали, крути их, ату!!!

Но мужики стояли как вкопанные. И тут Ефим очнулся окончательно. И впоследствии никак не мог понять, откуда только у него взялись силы. Каким-то вихрем его подняло с колен и бросило к крыльцу. Через мгновение Венедикт Модестович уже глухо хрипел, зажатый, как в тиски, локтем Ефима. Парень, будто куклу, перетащил его через жалобно хрустнувшие перильца. Грохнулось кресло, мелькнули в воздухе заросшие чёрным волосом ноги в стоптанных туфлях.

– Молчи, барин, – сдавленно посоветовал Ефим, волоча булькающего Венедикта Модестовича к распахнутым воротам. – Молчи, не то придушу ненароком… Антипка, что встал там, пошли! А вы, крещёные, только шаг за нами сделайте, – тут же шею ему, как курёнку сверну!

– Вот это правильно, – одобрил Антип, поудобнее перехватывая окровавленные вилы. – Ефим, пожди ты там, пособлю…

Волоча за собой барина, они вышли за ворота, на пустую дорогу. Вслед им летел испуганный гомон, но ни один человек не решился выйти, чтобы остановить парней. В небе всё ещё кричали гуси, начало капать дождём. Венедикт Модестович неожиданно забрыкался, захрипел с новой силой.

– Братка… держи борова этого… Упущу…

– Много чести – держать-то, – заметил Антип, замахиваясь огромным кулаком, – и барин кулём повалился на землю.

– Антип! – опешил Ефим, наклонившись и разглядывая опухшее, бессмысленное лицо у своих ног. – Да ты его… прикончил, что ль?!. Этого нам недоставало!

– Эх, кабы можно было… – с сожалением сказал Антип, опускаясь на колени и прикладываясь ухом к грязной рубашке на груди барина. – Чего ему, аспиду, сделается… Дышит, ничего. Вот, вилы держи, а я поволоку. За околицей бросим.