Рис. 6.2. Двенадцатимесячные младенцы имеют представление о цели действия.

В ходе задания на обучение младенец смотрит на то, как серый мячик перепрыгивает через барьер и добирается до черного мячика. Когда барьер исчезает, младенец ожидает, что серый мячик будет двигаться к черному по прямой (проверочное задание В), а не будет прыгать, как раньше (проверочное задание А).

Идея, на которой основаны подобные эксперименты, состоит в том, что младенец, которому наскучило смотреть один и тот же ролик, будет внимательнее смотреть другой ролик, если в нем будет что-то неожиданное. Такой ролик смотреть интереснее. Он несет больше информации и требует от нас изменения своих убеждений о том, что происходило в предыдущем ролике.

Так в каком же ролике будет больше неожиданного? В задании А серый мячик двигался точно так же, как в задании на обучение. Он подпрыгивал и останавливался возле черного мячика. В задании В серый мячик вел себя совсем по-другому. Он двигался к черному мячику по прямой. Таким образом, применительно к движениям в задании В должно быть больше неожиданного. Но младенцы думали иначе. Их намного больше удивляло задание А, где серый мячик перепрыгивал через несуществующий барьер. Этот эксперимент показывает,[134]что младенцы трактуют движение серого мячика применительно к его цели: серый мячик стремится оказаться рядом с черным мячиком. Если на его пути стоит барьер, серый мячик должен через него перепрыгнуть, чтобы добраться до черного мячика. Но если барьера больше нет, серый мячик может добраться до черного простейшим возможным способом. Ему больше незачем прыгать. Поэтому именно такого поведения мячика мы (и младенцы) и ожидаем когда барьер исчезает. Неожиданным для нас оказывается случай, в котором серый мячик продолжает прыгать, когда барьера больше нет. Теперь мы должны изменить свои представления о цели серого мячика. Может быть, ему просто нравится прыгать?

Другие люди интересуют нас намного больше, чем серые мячики. Мы постоянно наблюдаем за их движениями и пытаемся предсказать, что они будут делать дальше. Когда мы идем по улице, от нас требуется предсказывать, в какую сторону отклонится идущий навстречу человек, чтобы разойтись с нами. Мы так часто предсказываем это правильно, что случаи, когда мы оба отклоняемся в одну и ту же сторону, кажутся нам исключительными и вызывают у нас сконфуженные улыбки.

Особенно много внимания мы уделяем глазам других людей. Когда мы следим за чьими-нибудь глазами, мы улавливаем их малейшие движения. Мы можем на расстоянии в 1 метр заметить движение глаз, при котором они смещаются менее чем на 2 миллиметра. Эта чувствительность к движениям глаз позволяет нам сделать первый шаг в область внутреннего мира другого человека. По положению его глаз мы можем довольно точно сказать, куда он смотрит. А если мы знаем, куда человек смотрит, мы можем узнать, чем он интересуется.

Если мы посмотрим на рис. 6.3, мы увидим, что Ларри интересуется мячиком, и сами невольно тоже посмотрим на этот мячик.

Рис. 6.3. Мы видим по глазам Ларри, чего он хочет.

Мы видим, что Ларри смотрит на мячик. При этом мы тоже смотрим вначале на мячик и лишь затем на другие предметы.

Я вижу профессора английского на другом конце комнаты, полной людей. Первое, что я замечаю, это что она смотрит не на меня. Кем же она там интересуется? Я невольно отслеживаю направление ее взгляда. Неужели это тот самоуверенный юноша, молекулярный биолог?

Мы не только поневоле смотрим на то, на что смотрят другие. У нашего мозга есть склонность машинально повторять любые движения, которые мы видим. Самые яркие свидетельства свойственного мозгу стремления к подражанию были получены в опытах с измерением электрической активности отдельных нейронов в мозгу обезьян. Джакомо Риццолатти и его коллеги проводили эти опыты в Парме на нейронах, задействованных в хватательных движениях. Они обнаружили, что разные нейроны связаны с разными типами хватательных движений. Один нейрон активировался, когда обезьяна аккуратно брала указательным и большим пальцами какой-нибудь маленький предмет, например семечко арахиса. Другой нейрон активировался, когда обезьяна брала что-нибудь всеми пальцами руки, например карандаш. В части мозга, отвечающей за управление движениями (премоторной зоне коры) нашлись нейроны, соответствующие длинному списку разных хватательных движений.

Однако, к удивлению исследователей, некоторые из этих нейронов активировались не только тогда, когда обезьяна брала что-нибудь рукой. Они также активировались тогда, когда обезьяна видела, как что-нибудь брал рукой один из экспериментаторов. Нейрон, реагировавший на взятие арахисового семечка самой обезьяной, реагировал и тогда, когда обезьяна видела, как арахисовое семечко брал экспериментатор. Такие нейроны теперь называют зеркальными. Список действий, которым соответствуют эти нейроны, относится как к наблюдению, так и к совершению этих действий.

Рис. 6.4. Зеркальные нейроны.

Эти нейроны активируются тогда, когда обезьяна совершает определенное действие или видит, как это же действие совершает кто-то другой. Слева – обезьяна совершает действие (не видя собственной руки). Справа – обезьяна видит, как экспериментатор совершает это же действие.

То же самое свойственно и человеческому мозгу. Всякое наше движение сопровождается активностью определенного характера в моторных участках мозга. Одно из первых удивительных открытий, сделанных с помощью томографии мозга, состояло в том, что активность того же характера наблюдается и в тех случаях, когда мы готовимся совершить такое же движение или просто представляем себе, что совершаем его (см. рис.п.7). То же самое происходит, когда мы наблюдаем за движениями кого-то другого. Наш собственный мозг при этом активируется в тех самых участках, которые активировались бы, если бы мы сами совершали эти движения. Главное отличие, разумеется, состоит в том, что мы сами при этом не движемся.

Наш мозг реагирует подобным образом, когда мы видим движения кого-то другого, несмотря на то что иногда эта реакция вступает в противоречие с нашими собственными действиями и может даже приводить к неловким ситуациям. У меня был дядя, страдавший хромотой. В детстве, когда я шел рядом с ним, мне приходилось внимательно следить за своими движениями, чтобы не хромать, как он. Эта склонность подражать действиям других может принимать крайние формы у людей с синдромом Жиля де ла Туретта.[135]У таких людей часто встречается навязчивая тяга к подражанию тому, что делают другие: кашлю, чиханию, почесыванию. Это сильно осложняет жизнь и им самим, и их близким.